Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко

– Я предложил игру, мне и стрелять первым, все верно. Но, чур, играем до победы! Эй, сиятельство, не струсишь?

– Играем до победы, – хриплый голос не дрогнул.

«Остановить безумие!», – подумал Петр, но в зале уже что-то застрекотало… сразу пришло осознание: это барабан револьвера! Поздно кричать, вмешиваться. Секретарь глянул на Степана в отчаянной надежде, уж он-то… Но Степан, еще недавно такой собранный и спокойный, теперь слепо таращился сквозь дверь в нездешнее – и каменел. Лицо пошло пятнами, сделалось белым, синюшным…

Негромко щелкнул боек револьвера – впустую! Степан дернулся, стукнулся о стену лбом. Задышал часто, мелко.

В зале рассмеялся Яркут.

– Подносишь к виску, и жизнь делается ослепительно яркой. Бах! Момент истины, – судя по голосу, советник прекрасно проводил время. – Шансы по-прежнему шесть к одному Эй, светлость, пуля или желание? По слухам, эти самые слова ты говорил проигравшим. Они ползали в ногах, а затем исполняли твои бредовые капризы… или получали пулю. Не обязательно в голову, тебе нравилось калечить. Но – не отвлекаемся. Что скажешь: мне снова целить в свою голову? Или в твою? Выбирай: пуля или желание.

Петр прилип к щели, завороженный. Маленький человек со спины смотрелся особенно внушительно. В ярком сиянии зала он был… тенью, призраком. Он вызывал восторг и ужас. Он заполнял собою внимание! Взгляд замечал в зале только его, все прочие были сейчас – ничтожны!

Советник крутнул револьвер на пальце, подбросил и поймал, не глядя. Свободной рукой добыл из кармана горсть патронов. Высыпал с ладони, и свинцовая смерть в стальной рубашке звякала и катилась, масляно взблескивала, гипнотизируя взгляд…

– Стража! – голос князя сорвался. – Стра-жа!

– Ой как несолидно, князеныш. Ну да ладно, сообщаю: стра-жи… кто дурни, те спят-жи, а умники валят со свистом.. ж-жи. Увы, рифма так себе. Стихи – не мое… Эй, мелкий трус с крупной родословной, – голос советника стал сух. – Выпей водички и оттопырь ухо. Приятель который раз пробует сообщить, кто я такой и что обо мне говорят в столице. Ну, расслышал? Да, я из той самой семьи, я неудобен ей куда более, чем ты – своей чопорной и сонной родне. Смешно: у нас много общего, ведь наши выходки покрывают… любой ценой.

– Ты и есть…

– Ага. Яркут – это и есть я. Дом, куда я вернусь утром, в двух оградах от дома твоего дядюшки, причем самого умного в семье. Ты наконец понял главное правило? Я начал игру, и значит, я доведу игру до конца. Чьи-то мозги украсят паркет… Ну а пока полы чисты, и мы играем дальше. В чью голову прицелиться? Выбор бодрит, ага?

Советник говорил и играл револьвером, а еще насвистывал и свободной рукой двигал по столу патроны, неуловимо быстро складывал их в узор – и снова сгребал в кучку. Все это было кошмаром, абсурдом, но таким притягательным… Петр налег на дверь, еще более расширяя обзор. Покосился на своего нанимателя: Степан стоял каменный, на лбу – испарина, дыхания вроде нет… Лицо свинцовое. Увы, не найти прямо теперь врача: в главном зале чужая охрана, а здесь – Яркут! Он играет со смертью и ему – весело!

Советник прицелил указательный палец свободной руки в маленького смуглого человека, который стоял за спинкой кресла другого человека, такого же смуглого, но куда более массивного.

– Бах! – Яркут изобразил, будто стреляет. – Трачу на тебя выигрыш в первом раунде, ты ведь на службе. Дыши ровно и переводи внятно: играю за посла. Я не такой дикарь, чтобы превращать личное развлечение в войну двух стран. А смерть посла и есть война. Ну, переводи, а я прокручу барабан… и еще разок, звук приятный.

Барабан прострекотал и смолк. Почти одновременно смолк переводчик, визгливо прокричав на одном дыхании все, что следовало.

Сухо щелкнул боек – снова впустую! Рядом с Петром, в коридоре, Степан дёрнулся и охнул, словно пуля пробила его голову! Вот он согнулся, схватился за сердце и безвольно сполз на пол. Конвульсивно дернулся… задышал часто, шумно. Задрожал, сжал ладонями голову – словно намеревался раздавить ее! Петр упал на колени рядом, не зная, как помочь и просто гладя по плечу, по спине.

– Степан! Очнитесь, умоляю.

Ладонь нанимателя сжалась на запястье Петра. А в зале, за дверью, росло и ширилось безумие. Каким бы нелепым оно ни было, Петр помимо воли обернулся и глянул в щель.

– Что ж, по-прежнему шесть пуль в запасе, – громко сообщил советник. – Третий кон. Играю за тебя, лохматый. Как же, сын банкира Зарайского, причем единственный. Мудрый папаша предложил премьерской дочке твою целиковую голову вместе с живым сердцем, а ты стреляешься за неделю до помолвки. Ничего себе мальчишник.

Револьвер щелкнул – и опять впустую! В зале выдохнули хором. Степан дернулся, сжался в комок, застонал.

– Так не бывает, не бывает! – взвизгнул сорванный, икающий голос, и Петр едва узнал того, с кем советник играл, называя его князем.

– Он кукушонок, он… заговоренный, – пролепетал сын банкира. – Нет ему смерти.

– Нет пуль, – князь громко икнул. Сглотнул и затараторил быстро, сбивчиво. – Вот и весь секрет. Так просто, нас дурачат, а мы… Нету пуль! Х-хаа, я понял! Фокус, простой фокус. Нету пуль! Нету! Нетушки!

Сквозь щель Петр видел стол, неподвижные фигуры игроков в креслах. По центру, напротив советника, сидел пацаненок лет семнадцати, он трясся, как желе. Повизгивал, то заслоняясь ладонями, то пригибаясь к столу… то норовя сползти на пол! Движениями слюнявого князя дирижировал револьвер в руке советника. Когда дуло смотрело в потолок, игрок визжал обвинения и озирался, ища поддержку. Но, едва дуло опускалось, князь падал на столешницу всем телом и замолкал…

– Нету пуль, нету, – выл он. Икал, прячась за столешницей и снова выпрямляясь, чтобы повторно кричать и опять прятаться…

Из безопасного коридора, все это смотрелось спектаклем. Из-за двери – издали, словно бы в подзорную трубу. Петр морщился и думал: если в эту трубу глянуть с обратного конца, я буду мизерный, как муха. От меня ничего не зависит ни в коридоре, ни в зале. Я – зритель. Представление слишком яркое, я щурюсь и мне трудно. Мысли в голове отдаются гулко, звуки бьют по ушам, эмоции создают тошнотворное эхо: «Этот трусливый недоросль куражился месяц назад и кому-то велел сжить со свету семью. Мою семью! Отца, сестру и меня… Глупо жалеть его. Он получает по заслугам. Так почему я не рад? Почему для меня, пострадавшего, эта игра – не сладкая месть, а пытка?»…

Пётр оглянулся на своего нанимателя. Степан по-прежнему сидел на полу, но вроде бы дышал реже и ровнее. Лицо восстанавливало здоровый цвет.

И снова пришлось отвлечься, в зале раздались громкие звуки: советник хлопал ладонью по столу.

– Ай, хорошо играем! Да, я кукушонок и могу исполнить одно желание любого, кто при встрече со мной пожелает заветного. Ты – желаешь, князеныш? – советник усмехнулся и продолжил грустно, без азарта. – Мог пожелать себе мужества и широты души. Ну хотя бы ума! Вдруг я исполнил бы и такое… невероятное? Но ты дрожишь и молишься о побеге. Ах, да: веришь в пустой барабан. Глупо.