Зимний пейзаж с покойником - Светлана Гончаренко

Выстрел прозвучал оглушительно. Ночная тишина, которая еще минуту назад гасила все звуки, как вата, оказалась бездонной и гулкой. Звон разбитого стекла добавил шуму, а Люба, выйдя из оцепенения, вдруг завизжала. Совсем не весенним и слабым был ее голос, а ровным, высоким, невыносимым, от которого тут же заложило уши.

– Ах ты гад!.. Убью! – крикнула и Галина Павловна, потому что промахнулась.

Этого никак не должно было случиться. Она всегда стреляла прекрасно. И на этот раз рука ее тоже была тверда, а глаз верен. Но Самоваров успел швырнуть в нее розовую настольную лампу – первое, что подвернулось, что он мог схватить и поднять. Все прочие творения итальянского дизайнера были настолько тяжелы, что казалось, они прибиты к полу гвоздями.

Лампа попала Галине Павловне в руку. Пуля изменила траекторию, Люба осталась жива. Она продолжала визжать, зато свет погас. Теперь что-то падало, ерзало и скрипело в полном мраке. Галина Павловна выстрелила еще раз, наугад, туда, где на диване до сих пор, как она думала, ежилась Люба.

Больше вдове стрелять не пришлось – на нее набросился Самоваров. Хорошо, что Галина Павловна была в белом, а Самоваров все время смотрел на нее и чувствовал, где она и что делает. Низко пригнувшись, он прыгнул вперед, головой толкнул ее к шкафу, схватил за твердую широкую руку, больно вывернул. Пистолет вывалился на пол. Галина Павловна продолжала бороться. Несколько раз в темноте она впивалась зубами в Самоварова, вернее, во что-то противное, шерстяное – должно быть, пиджак попался. Она обозвала его гадко, грязно, несправедливо и пыталась ударить коленом между ног.

Вдруг она вся напряглась и заорала:

– Пусти! Она уйдет!

Мощной звуковой волной этот вопль сотряс внутренности Самоварова и тронул в глубине комнаты невидимые хрустали. Самоваров все еще прижимал Галину Павловну к шкафу. Ботинком он шарил по паркету, пытаясь отбросить пистолет как можно дальше, но никак не мог попасть в нужное место – Галина Павловна, очень сильная и к тому же скользкая в своем атласе, неудержимо рвалась вон.

– Пусти меня! – кричала она. – Сделай что-нибудь! Ведь уйдет!

Самоваров тоже понял, что Люба на четвереньках, стуча коленками по паркету, устремилась к двери.

– Уйдет! – голосила вдова.

Но в разных углах дома галдели уже голоса разбуженных людей, топотали ноги. Блеснул огонек в холле, а скоро и малая гостиная озарилась таким светом, что осталось только зажмуриться. Мамай, который отлежался в прачечной и потому был полон веселых сил, встретил Любу в дверях. Он густо залаял на потолок, так как не сразу понял, из-за чего вся суматоха.

– П…ц! Кто тут х…ню порет? – изумился охранник Серега, просунув в дверь невозмутимую физиономию.

– Боже мой! Опять шум! Когда это кончится? – ворчала в холле Зина. – У Саньки петарда взорвалась, что ли? Арику от выстрелов плохо, он спать не может.

– Да отпусти же меня, ты… как там тебя?.. – требовала Галина Павловна, притиснутая к шкафу. – Про нас бог знает что подумают!

Самоварову наконец удалось пнуть пистолет в угол. Он выпустил вдову.

– Извините, – скромно сказал он.

– Еще извиняется! Я тебя, блин, засужу!

– За что?

– Испортил все…

29 декабря. 14.35. Нетск, областной художественный музей, мастерская Самоварова.

Этот диван и в самом деле попал к Самоварову с помойки. Никакого будущего у такой вещи быть не могло: обивка изорвана и измызгана так, что лишь зоркий самоваровский глаз мог углядеть на ней мелкий сентиментальный цветочек. Одной ножки недоставало. В разные стороны торчали кудри пружин, а фанеровка спинки слоилась, как блинчатый пирог. Хлам, и больше ничего… Но линии, но пропорции, но размер, в конце концов! Чистой воды неоампир провинциального извода! Громадный диван-корыто, рассчитанный на полновесные купеческие тела – и на купеческие души, тронутые цивилизацией Серебряного века.

Сейчас этот диван выглядел молодцом. Он нежно сиял лаком и пестрел веселым репсом обивки, новым, но вполне стильным. Сидел на этом диване майор Стас Новиков. Он пил чай, уже третью чашку. С ароматной жидкостью цвета красного янтаря впивал он, как ему казалось, покой, уют и умиротворение. Такое уж это место. В музее всегда тихо, пахнет чем-то приятным и таинственным, кругом полно занятных вещей. В мастерской Самоварова всегда много диковин – старинные часы, которые тикают, щелкают и вызванивают невпопад, битые и клееные вазы, всякие странные стулья и столики, а также их ножки и ящички (они в работе, лежат отдельно). На мольберте красуется недавно конченный натюрморт – самовар, булки, баранки, чайные чашки, синие, с золотым нутром. Это Настя, жена Самоварова, постаралась. На взгляд Стаса, вышло довольно дико и пестро. Например, эту оранжевую булку с зелеными боками он поостерегся бы класть в рот. Но наверное, так и нужно теперь рисовать?

Хвалить Настину живопись Стас не решился. Однако он разнежился от чая, тепла и покоя, и захотелось сказать другу что-то приятное. Он знал, что Самоваров души не чает в своей жене-красотке, потому запустил руку в старинную жестяную коробку, полную печенья, и крякнул:

– Вкуснотища! Настя пекла? Мастерица!

Комплимент не прошел.

– Настя ничего не печет. Это из Косого гастронома печенье, – пояснил Самоваров. – Я там каждый день беру и тебе советую – всегда все свежее. Особенно ореховое хорошо.

– Угу, – согласился Стас.

Он поел еще печенья и остановился только потому, что в банке заблестело голое дно. Потом он стал думать, за что еще можно похвалить Настю. Все-таки за живопись? Самоваров, рекомендуя Косой гастроном, с нежностью глядел на натюрморт с дикими баранками. Стас почти поверил в эту минуту, что его друг счастлив в браке. Неужели ему так повезло? И что такое везение? Настя писала много картин, да еще и в театре работала, а вот готовка у нее совсем не получалась. Поэтому печенье было из гастронома, а за супы отвечал Самоваров. И такое счастье тоже бывает!

– Как там наша трепетная Люба? – вдруг поинтересовался Самоваров. – Дает признательные показания?

Стас поморщился при одном воспоминании о трепете:

– Чертова баба! Плетет всякую ерунду. С ней сейчас Рюхин мается. Адвокат у нее Ноговицын, а у этого перца первое дело невменяемость. Говорит, подзащитная сдвинулась на почве несчастной любви. Курам на смех!

– Ты думаешь, так не бывает?

– Нет, конечно! Даже если б она пускала слюни и грызла известку со стен, я бы все равно не поверил. История-то банальнейшая: бабу бросил богатенький любовник. Кончились для нее деньги, подарки, гульба, поездки в Африку – вот она и озверела. Привыкла к гламуру! Другого такого же дурака найти не смогла. И немудрено. Ты без помады ее видел?

– Нет, – признался Самоваров.

– Твое счастье. В общем, девушка оказалась хитрая, жадная и мстительная. До глупости.