Другие люди - Сол Стейн

Да, жаль, что она столь велика.

Почему она так думает?

Потому что он слишком скоро умрет.

Можете вы понять, что я чуть не схожу с ума, слушая влюбленную Франсину?

И я иду на риск.

Спрашиваю, почему она вновь прибегла к психоанализу?

Потому что со мной он оказался импотентом, говорит она.

Я чуть не кричу: Посмотри на меня, шестидесятилетнего, сидящего позади тебя, посмотри, что выпирает у меня из штанов лишь от того, что я смотрю на тебя и слушаю твой голос. Нет справедливости в этом мире!

Но с моих губ слетают лишь последние слова: «Нет справедливости в этом мире».

Потому-то, говорит она, ее и влечет к Томасси. Он давно осознал, что нет справедливости в правоохранительной системе, и заполняет пустоту своим мастерством. Он не похож на лицемеров, с которыми она работает, или на людей в Вашингтоне, Париже, Лондоне, Москве, в коридорах власти и на улицах, в нем не осталось ни йоты ложного идеализма.

Почему он не может овладеть мною? — спрашивает она.

Я молчу.

Почему мужчина иногда оказывается импотентом?

Я молчу.

Может, говорю я, он думает, что вы не уйдете?

Теперь молчит она.

Может, говорю я, он боится постоянства?

Я не хочу быть одноночкой, сердито бросает она.

Никто не хочет, отвечаю я. Если вы так восхищаетесь реализмом, почему же вы сами не реалистка? Может, вы представляете для него угрозу?

Какую угрозу? — она приподнимается на локте и поворачивается ко мне, но я знаком возвращаю ее в прежнее положение. Не хочу, чтобы она прочитала на моем лице душевную боль?

Чем я угрожаю ему? — переспрашивает она.

Любовью.

Мы оба молчим. Любовь обезоруживает, нарушаю я тишину. Лишает рассудка, контроля над собой. Если оба влюблены, некого побеждать.

А Томасси существует лишь для того, чтобы побеждать, говорю я. Точно так же, как я — для того, чтобы лечить. Невозможно побеждать всегда.

Невозможно излечивать всех, отвечает она.

Да, но с влюбленными что-то происходит. Вам, конечно, известно, что есть пары веществ, которые при смешении образуют клей. Две жидкости образуют твердую субстанцию. Процесс, идущий при смешении, называется отверждением. Любовь тоже процесс. Переход от гулкого биения сердец, иррациональных поступков, водоворота событий к чему-то другому, тоже называемому любовью, несущему успокоение обоим.

Так это же прекрасно, говорит она.

Я всю жизнь думал об этом, отвечаю я. И добавляю: за долгие годы моей практики не было случая, чтобы импотенция не исчезала с изменением внешних факторов. Иногда хватало повторной встречи с той же партнершей.

Она молчит. Я наблюдаю за ее спокойным дыханием. Я отдал ее своему сопернику не потому, что я хороший человек. Я слаб и привык помогать другим становиться сильными. Вам пора, говорю я ей. Час истек. Я жду вас в четверг.

Она встает, одергивает юбку, проводит руками по бедрам, словно меня и нет, и уходит, мчится, вдохновленная мною, на поиски Томасси.

Кох — святой. Я ушла, забыв попрощаться. В нетерпении добраться до телефона.

Улицы Вест-Сайда полны праздношатающихся. Они в недоумении смотрели на меня, словно я слишком уж спешила. Но я не сбавила шага, держа курс на мою машину. И уже достала ключ, когда увидела на углу пустую телефонную будку. Выудила из сумочки десятицентовик, позвонила. Служба ответов! Ну конечно, рабочий день давно закончился! Я порылась в сумочке в поисках спичечного коробка, на котором нацарапала его домашний телефон, нашла второй десятицентовик, позвонила. Он долго не снимал трубку.

— Это я, Франсина.

— В чем дело?

Так и хочется убить того, кто встречает тебя такими словами.

— Могу я приехать?

— Полагаю, что нет.

— Послушай, то был первый раз.

И тут я услышала ее голос, нарочито громко спросивший: «Кто это, Джордж?»

Что мне оставалось, кроме как повесить трубку?

Дома меня ждали обычные вопросы родителей. Чем ты сегодня занималась? Я не обратила внимания, чем я сегодня занималась, что делал сегодня ты?

— Ты, похоже, чем-то расстроена, дорогая.

Да, черт побери, еще как расстроена. Я намереваюсь украсть твой пистолет и держать его заряженным на столике у двери и, если Козлак или смотритель переступят порог, я собираюсь прострелить им то место, в которое, как пишут во всех курсах самообороны, надо бить ногой.

— Как мистер Томасси управляется с твоим делом?

— Я собираюсь уволить его.

Отец аж изменился в лице.

— Мне думается, это надо обсудить.

Знаешь, папочка, окажись мы в твоем pied-a-terre,[20] у тебя есть таковое, не так ли, ты бы, скорее всего, показал себя мужчиной, инцест не смутил бы тебя, наоборот, окрылил, в конце концов, за столько лет ты сжился с этой идеей, не так ли?

— По-моему, это следует обсудить, — повторил он.

— Кто спорит.

— Ты находишь неудовлетворительным его отношение к твоему делу?

Нет, идиот, я нахожу, что он не удовлетворяет меня.

— Я не хочу доводить дело до суда.

— Что заставило тебя кардинально изменить свое мнение?

— Бессмысленно заставлять окружного прокурора представлять в суде дело, к которому у него не лежит душа.

— На то у тебя есть Томасси.

Нет у меня Томасси. Одна неудача, и он уже с этой стервой.

— Ты бы ужаснулся, узнав, к каким он прибегает методам.

— Я бы не ужаснулся. Просто я предпочитаю, чтобы к ним прибегали другие.

Чистоплюй. Так чего бы тебе не найти несколько человек, чтобы они оттрахали меня в уик-энд? Для меня это становится нормой. Папа, почему бы тебе не отправиться на боковую, чтобы я могла найти так нужный мне пистолет. Пожалуйста.

— Вижу, сегодня ты не расположена к разговору. Не делай резких движений. Отложи решение до завтра. Давай спокойно все обговорим. А сейчас я иду спать.

У себя в комнате я села за стол и написала письмо.

«Дорогой мистер Томасси!

Я ценю все то, что Вы стараетесь для меня сделать, вернее, все то, что Вы старались сделать, потому что не вижу смысла в продолжении затеянного нами. Козлак по-прежнему опасен, но у меня есть хорошие новости, которыми в повседневной суете я забыла поделиться с Вами. Мой босс в самое ближайшее время должен получить другое назначение. Скорее всего, в Париж, и я не смогу устоять против искушения уехать с ним. Пожалуйста, пришлите мне счет за оказанные услуги, вне зависимости от того, оказывались они или Вы только собирались их оказать. Более Вы на меня не работаете.