История России. Иван Грозный - Сергей Соловьев

Но Иоанна мало прельщало это избрание в короли его самого или сына его: и человеку менее его разумному оно не могло казаться очень вероятным; по-прежнему его занимала одна задушевная мысль – приобресть Ливонию. Он соглашался наконец отдать и Полоцк Литве за Ливонию, но мог ли король согласиться на это? Если бы даже Сигизмунд-Август и сейм согласились предать вверившиеся им города, то последние могли найти других защитников, как, например, Ревель был уже во власти шведов, да и без защитников приморские города могли долго держаться против войска московского. Одним словом, для достижения непосредственного владычества над Ливониею требовалось еще много крови, много времени; и вот Иоанн напал на мысль дать Ливонии немецкого правителя, который бы вошел в подручнические отношения к государю московскому, как герцог курляндский к польскому королю. В 1564 году Иоанн предложил пленнику своему, старому магистру Фюрстенбергу, возвратиться в Ливонию и господствовать над нею от имени всех чинов и городов ливонских, присягнуть ему и потомкам его в верности как своим наследственным верховным государям; но Фюрстенберг отказался от предложения, не соглашаясь изменить клятве, данной им Римской империи. Так рассказывают ливонские летописцы; но другие вести были получены при дворе польском в конце 1564 года: сюда писали из Москвы, что посол от великого магистра Немецкого ордена, восстановленного по имени в Германии, исходатайствовал у царя свободу Фюрстенбергу на следующих пяти условиях:

1) по возвращении в Ливонию Фюрстенберг обязан восстановить все греческие церкви;

2) все главные крепости Ливонии остаются в руках московских; 3) в совете магистра будут всегда заседать шесть московских чиновников, без которых он не может решать ничего; 4) если магистр будет иметь нужду в войске, то должен обращаться с просьбою о нем только в Москву, а не к другим государствам; 5) по смерти Фюрстенберга царь назначает ему преемника. Весть об этой сделке с Фюрстенбергом сильно обеспокоила короля Сигизмунда-Августа; но в генваре 1565 года пришло другое известие, что Фюрстенберг, сбираясь отправиться в Ливонию, умер. В это время особенною благосклонностию царя пользовались двое пленных ливонских дворян – Иоган Таубе и Елерт Крузе; они не переставали утверждать Иоанна в мысли дать Ливонии особого владетеля с вассальными обязанностями к московскому государю и по смерти Фюрстенберга указывали ему на двух людей, способных заменить его, именно на преемника Фюрстенберга – Кетлера, теперь герцога курляндского, и на датского принца Магнуса, владетеля эзельского. Чтоб вести дело успешнее на месте, Таубе и Крузе отправились в Дерпт и оттуда написали сперва к Кетлеру; тот отказался; тогда они обратились к Магнусу, который принял предложение и в 1570 году приехал в Москву, где Иоанн объявил его королем ливонским и женихом племянницы своей Евфимии, дочери Владимира Андреевича. Жителям Дерпта позволено было возвратиться в отечество; Магнус дал присягу в верности на следующих условиях: 1) если царь сам выступит в поход и позовет с собою короля Магнуса, то последний обязан привести с собою 1500 конницы и столько же пехоты; войско Магнусово получает содержание из казны царской; если Магнус поведет свое войско отдельно от царя, то считается выше всех воевод московских; если же Магнус не захочет сам участвовать в походе, то обязан внести в казну царскую за каждого всадника по три талера, а за каждого пехотинца – по полтора; 2) если Магнус будет вести войну в Ливонии и царь пришлет туда же московских воевод, то король имеет верховное начальство над войском, советуясь с воеводами; 3) Магнусу, его наследникам и всем жителям Ливонии даруются все прежние права, вольности, суды, обычаи; 4) сохраняют они свою религию аугсбургского исповедания; 5) города ливонские торгуют в московских областях беспошлинно и без всяких зацепок, а король Магнус дает путь чистый в московские области всем заморским купцам с всяким товаром, также всяким художникам, ремесленникам и военным людям; 6) если Рига, Ревель и другие города ливонские не признают Магнуса своим королем, то царь обязывается помогать ему против всех городов и против всякого неприятеля; 7) по смерти Магнуса и потомков его преемник избирается по общему согласию всех ливонцев.

Перемирие, заключенное между Иоанном и Сигизмундом-Августом, не позволяло новому ливонскому королю действовать против городов, занятых польскими гарнизонами; но второй по значительности, по богатству город в Магнусовом королевстве, Ревель, был занят шведами. Мы видели, что, желая обратить все свои силы против неприятеля опаснейшего, против Литвы, Иоанн желал сохранить мир с Швециею, несмотря на захвачение Ревеля; в 1563 году Иоанн заключил с королем Ериком новое перемирие на семь лет; Ерик опять настаивал на том, чтоб ему сноситься прямо с царем, и опять получил решительный отказ; царь велел отписать к Ерику о безлепостном и неудовольственном его писании, писал, что требование королевское так отстоит от меры, как небо от земли. Но скоро между обоими государями завязались очень дружественные, непосредственные сношения. Мы должны несколько остановиться на характере Ерика, потому что он в некоторых чертах может служить нам объяснением характера Иоаннова. Густав Ваза оставил четверых сыновей: старший, Ерик, получил королевское достоинство, трое остальных – герцогства: Иоанн – Финляндское, Магнус – Остерготландское, Карл – Зедерманландское. В каких понятиях о своем положении утверждался Ерик, всего лучше видно из разговора его с любимцем своим Персоном. «Покойный батюшка, – сказал однажды король, – поставил меня в тяжелое положение, раздавши герцогства братьям». «Покойный король, – возразил Персон, – извинялся тем, что было бы гораздо хуже, если б ваши братья были менее могущественны, чем вельможи; усобицу между королем и могущественными братьями предпочел он изгнанию королевского дома из государства и возвращению чуждого владычества; он хорошо знал, что в случае усобицы между братьями Швеция все же останется за его родом, но будет отнята у него, если власть вельмож усилится, чему стоящий над ними могущественный герцог легко может воспрепятствовать». Отсюда Ериком, как Иоан ном, овладела бояробоязнь, победить которую они оба были не в состоянии, но понятно, что подозрение относительно вельмож нисколько не исключали в Ерике подозрения относительно братьев, и скоро поведение Иоанна, герцога финляндского, дало повод к усилению этих чувств. Занятие Ревеля влекло Швецию и к войне с Польшею, ибо Сигизмунд-Август, подобно Иоанну московскому, объявлял притязания на все орденские владения; война началась действительно: шведский генерал Горн взял у поляков Пернау и Виттенштейн. В это время Иоанн финляндский объявил себя на стороне Польши, стал советовать брату заключить союз с нею против Москвы и уступить Сигизмунду-Августу все занятые шведами места в Ливонии; мало того, Иоанн женился на сестре Сигизмунда-Августа, Екатерине, дал шурину значительную сумму денег и в залог взял несколько мест в Ливонии; условия брачного договора остались тайною для Ерика, но рассказывали, что Иоанн в нем обещался вести себя как свободный и самостоятельный государь. Ерик приказал финляндскому дворянству двинуться в Ливонию против поляков, а Иоанну явиться в Стокгольм пред суд за союз с врагами государства. Иоанн отвечал тем, что заключил в темницу посланцев королевских, призвал финнов к оружию, потребовал от них присяги себе как отдельному владельцу и обратился с просьбою о помощи в Польшу и Пруссию. Шведские государственные чины приговорили его к смерти; осажденный королевским войском в Або и не получая ниоткуда помощи, он после двух месяцев принужден был сдаться, отвезен в Швецию и заключен в Грипсгольмском замке вместе с женою, которая отказалась разлучиться с ним. Ерик не казнил брата вопреки совету Персона и все остальное время колебался между страхом и раскаянием: удалился от вельмож, окружил себя любимцами низкого происхождения, которые для собственных выгод все более и более укрепляли в нем подозрительность, сделали его мрачным, суровым и наконец довели до припадков сумасшествия и бешенства. Следствием этого было то, что в 1562 году в Швеции состоялся только один смертный приговор, а в 1563 – пятьдесят, из них тридцать два – по делу герцога Иоанна; всего до октября 1567 года осуждено было на смерть 232 человека. В то же время даже в припадках сумасшествия Ерик обнаруживал сильную умственную деятельность: никто не писал так много и так скоро, как он. Находясь в войне с Польшею и Даниею, Ерик, естественно, должен был желать сближения с царем московским. Сближение это произошло вследствие того, что Ерик обязался выдать Иоанну невестку свою, Екатерину, жену заключенного герцога финляндского, за что царь уступал ему Эстонию, обещался помогать в войне с Сигизмундом, доставить мир с Даниею и ганзейскими городами. После Иоанн оправдывал свое желание иметь в руках Екатерину тем, что будто бы Ерик сам предложил ее выдать, объявивши о смерти мужа ее, что он, Иоанн, вовсе не хотел жениться на ней или держать ее наложницею, но хотел иметь ее в своих руках в досаду брату ее, польскому королю, врагу своему, хотел чрез это вынудить у него выгодный для себя мир. Московские послы явились в Швецию, чтоб, по обычаю, взять с короля присягу в исполнении договора, но Ерик не мог исполнить его: он освободил брата Иоанна из заключения; в припадке сумасшествия ему казалось, что он сам уже в заключении, а брат царствует; московские послы ждали целый год; приходили к ним вельможи с объяснением, что нельзя исполнить желание царя и выдать ему Екатерину, что это – богопротивное дело и бесславное для самого царя; послы отвечали: «Государь наш берет у вашего государя сестру польского короля Екатерину для своей царской чести, желая повышенья над своим недругом и над недругом вашего государя, польским королем». Когда хотели перевезти послов из Стокгольма в село под предлогом лучшего помещения, то они объявили, что по своей воле не переедут, а пусть король делает, что хочет, их вины перед ним нет, послов в село отсылают за вину. Наконец их допустили к королю, который сказал им: «Мы не дали вам до сих пор ответа потому, что здесь начались дурные дела от дьявола и от злых людей и, кроме того, датская война нам мешала». Потом Ерик, убеждаясь в необходимости схватить вторично брата, приказывал сказать послам, что выдаст им Екатерину. Однажды пришел к послам «детинка молод, королевский жилец»: известно, что Ерик, боясь вельмож, брал из школ молодых людей и давал им разные поручения; молодой детинка объявил, что прислал его король и велел говорить, чтоб послы короля с собою на Русь взяли: боится он бояр своих и воли ему ни в чем нет. 29 сентября 1568 года вспыхнуло восстание против Ерика, который призвал московских послов и объявил им об этом; послы спросили: «Как давно дело началось?» Ерик отвечал: «С тех пор, как от вас из Руси послы мои пришли. Я был тогда в Упсале; у них начала быть тайная измена, и я был у них заперт; но как датские люди пришли, то меня выпустили для того, что некому землю оборонять, и с тех пор стало мне лучше. Если брат Яган (Иоанн) меня убьет или в плен возьмет, то царь бы Ягана королем не держал». Об Екатерине Ерик сказал: «Я велел то дело посулить в случае, если Ягана в живых не будет; я с братьями, и с польским королем, и с другими пограничными государями со всеми в недружбе за это дело. А другим чем всем я рад государю вашему дружить и служить: надежда у меня вся на Бога да на вашего государя; а тому как статься, что у живого мужа жену взять?» Восстание кончилось низложением Ерика с престола и возведением брата его Иоанна; при этом восстании солдаты ворвались к московским послам и ограбили их. Новый король прислал в Москву просить опасной грамоты для своих послов; опасную грамоту дали, но когда шведские послы приехали, то их ограбили и объявили им: «Яган-король присылал к царю и великому князю бить челом, чтоб велел государь дать опасную грамоту на его послов. По этой грамоте царь и великий князь к Ягану-королю писал и опасную грамоту ему послал. Но Яган-король, не рассмотри той отписки и опасной государевой грамоты, прислал послов своих с бездельем не по опасной грамоте. Яган пишет, чтоб заключить с ним мир на тех же условиях, как царское величество пожаловал было брата его, Ерика-короля, принял в докончание для сестры польского короля Екатерины. Если Яган-король и теперь польского короля сестру, Екатерину-королевну, к царскому величеству пришлет, то государь и с ним заключит мир по тому приговору, как делалось с Ериком-королем: с вами о королевне Екатерине приказ есть ли?» Послы отвечали: «Мы о Ягановой присылке не знаем, что он к царю писал; а приехали мы от своего государя не браниться, приехали мы с тем, чтоб государю нашему с царем мир и соседство сделать, и, что с нами государь наш наказал, то мы и говорим». Послам объявили, что их сошлют в Муром; они стали бить челом боярам, чтоб царь с них опалу снял и велел новгородскому наместнику заключить мир с их королем по старине, но с тем, чтоб в королеву сторону написаны были те города ливонские, которые царь уступил Ерику. Но тут явился в Москву герцог Магнус, который, по уверению шведских послов, много наделал им вреда, сильно раздражив против них царя. Бояре приговорили, что шведских послов надобно задержать, а государю делать бы теперь ливонское дело и выслушать челобитье датского королевича Магнуса, каким образом тому делу быть пригоже; и как те дела повершатся, тогда б государю шведским делом промышлять. Царь, выслушав приговор, приказал шведских послов отпустить в Муром, и 21 августа 1570 года Магнус подошел к Ревелю с 25000 русского войска и с большим отрядом из немцев, потому что к нему пристало много дворян и городских жителей. Увещательная грамота, посланная к ревельцам, не подействовала, и Магнус повел осаду. Принудить жителей к сдаче голодом не было никакой возможности, потому что шведские корабли снабдили их всем нужным; обстреливание города также не причинило ему большого вреда; Магнус отправил в Ревель своего придворного проповедника увещевать осажденных к сдаче, но и это не помогло. Тогда Магнус, видя неудачу, сорвал сердце на Таубе и Крузе, сложил на них всю вину, что они своими обещаниями привели его под Ревель, и, простоявши 30 недель под этим городом, 16 марта 1571 года зажег лагерь и отступил. Русские войска отправились по дороге к Нарве; немцы хотели было взять Виттенштейн, но и это не удалось, после чего Магнус удалился в Оберпален. Таубе и Крузе, боясь ответственности за неудачу перед царем, которому они также обещали легкий успех относительно Ревеля, уехали в Дерпт и оттуда завели сношение с королем польским, обещая овладеть Дерптом в его пользу, если он примет их милостиво и даст те же выгоды, какими пользовались они в Москве. Сигизмунд-Август принял предложение, и они подговорили Розена, начальника немецкой дружины, находившейся в русской службе в Дерпте, напасть врасплох на русских в воскресный день, в послеобеденное время, когда те по обыкновению своему будут спать. Сначала заговорщики имели было успех, перебили стражу, отворили тюрьмы, выпустили заключенных, которые взяли оружие убитых и стали помогать заговорщикам; но когда последние обратились к жителям, призывая их к оружию, то те в ужасе заперлись в домах; русские дети боярские и стрельцы, составлявшие гарнизон, заперлись также в домах и вооружились, к ним на помощь подоспели из посада расположенные там стрельцы, также русские купцы с оружием всякого рода и заставили отряд Розена очистить город, причем раздраженные победители не пощадили жителей, подозревая их в соумышленничестве с заговорщиками. Таубе и Крузе еще прежде вывезли свои семейства и пожитки из Дерпта и теперь, видя неудачу заговора, отправились к польскому королю, который принял их очень благосклонно. Магнус, узнавши о дерптских собы Иоан ну грамоту с уверениями, что ничего не знал о заговоре, он счел за нужное выехать из Оберпалена и отправился в прежнее свое владение, на остров Эзель. Но Иоанн спешил успокоить Магнуса и, когда невеста его, Евфимия, умерла, предложил ему руку младшей сестры ее – Марии; Магнус согласился, и прежние отношения восстановились.