Люськин ломаный английский - Ди Би Си Пьер

— Да, а дыхание у тебя словно у дохлого кашалота от ускоренного бега, и макияж совсем не размазался и весь такой свежий!

— Ух ты! — скривилась Оксана в сторону двери.

— Ладно, заходи, заходи. Господи боже мой, что ж ты еле-еле ногами передвигаешь! Садись, садись сюда. И смотри! — Иван шлепнул свою жирную задницу, похожую на гигантскую подушку, на лавку перед компьютером и приблизил ухмыляющееся лицо к мордашке племянницы. — Итак, есть дело, и дело заключается в следующем: я знаю, что эта девка с гор — очень трудный случай, и мне даже трудно себе представить, как я к ней с этим делом подступлюсь, но дело вот в чем: ты жила с ней несколько дней, и ты умная девка, ты сможешь заставить ее поверить тебе, ну, как женщина женщине…

— Эй, а какая девка-то?

Иван вытаращил глаза:

— Ну эта, трудный случай, Людмила!

— А, да.

— Отлично, итак, дело в том, что…

— Да, но я не могу сказать, что к ней так уж легко будет подлезть…

— Нет, но послушай, просто послушай, черт тебя дери! Как бы это ни было трудно, ты сумела с ней договориться, и теперь я хочу дать тебе самое важное задание в твоей юной жизни. Я говорю это, потому что знаю, что заряжу ей по физиономии после первого же ее чертова комментария, так что послушай: ты должна заставить ее сфотографироваться в этом купальнике. Может быть, тебе придется самой ее сфотографировать, если она окажется тупее, чем я ожидаю. Теперь, и это очень важно, сделать это нужно немедленно. Ты слышишь, что я тебе говорю? Вот фотоаппарат, вот купальник. Нужна фотография. Слышишь? Заставь ее жопу показать, отклячить изо всех сил. Теперь давай, быстрее! Пошла! — Иван сорвался с лавки и замахал на Оксану руками.

Она взяла купальник, влажный от рук Ивана, подняла со стола фотоаппарат и направилась к лестнице.

Затем остановилась:

— А где ее искать-то?

— Что?

— Ну, после того как дядя Сергей выгнал ее с квартиры…

У Ивана отвалилась челюсть. Он повел головой из стороны в сторону. Из рукава вылетела клешня и выхватила у Оксаны купальник.

— Отдай фотоаппарат. Раздевайся.

Знакомый мир заканчивался в аэропорту Хитроу. Тоннели, соединяющие подземную железнодорожную станцию с терминалами Хитроу, были продолжением влажных внутренностей Лондона, протоками старой доброй шлюхи, что ведет своих клиентов к краю мира и обрушивает их в пропасть так быстро, что они не успевают прийти в себя от шока. Таким образом, медленно начинался аэропорт, постепенно переходя от голого цемента к ярко освещенным витринам магазинов и, наконец, к ангельскому солнышку.

А за ним начинались небеса.

Военная техника, окружающая аэропорт, была из тоннеля не видна. Это было на руку Блэру, который пытался сделать так, чтобы брат поменьше внимания обращал на то, куда они идут. Хизы неуверенно продвигались вперед, омываемые, словно спермой, потоком людей, одетых для других мест. Впереди, на начищенной стали, сиял ослепительный свет. Дальше, за этим светом, лежал новый мир. Когда они поднимутся из тоннеля в этот самый свет, начнется путешествие, которое, каким бы циничным ни было его начало, как бы приземленно все ни затевалось, поднимет их к солнцу и луне, заставит их воспарить, словно ангельские души.

На какое-то время они отправятся на небеса из этого буйного, дикого места. Они отбросят на время все ненужное и взмоют в чистое небо, воцаряясь над низким, серым лондонским туманом.

Аэропорт был подобен собору.

Тоннель поглотил шарканье Зайкиных ног. Он дернулся и огляделся. Плечи у него опустились, словно у малыша, вдруг оказавшегося в полной темноте.

— Нет, ты послушай, Блэр?

Блэр поправил член, немного согнув ноги в коленях.

— Пойдем, Заяц, все будет в порядке. Пойдем.

— Мы, блядь, наверное, с ума сошли. Друг? Какого хуя мы делаем?

Рот Зайки принял форму овала над торчащими зубами. За стеклами солнцезащитных очков его широко раскрытые, нервные глаза беспомощно смотрели вперед. Старая спортивная сумка, зажатая в руке, сморщилась и свалилась с плеча. Она соскользнула по руке и неподвижно повисла на сгибе локтя.

— Заяц, все будет отлично, — сказал Блэр, подвигаясь ближе к нему. — С нами ничего не случится, обещаю. Подумай — ты будешь очень далеко от угрозы терроризма. Это ведь плюс, не так ли? Ты же понимаешь, что тебя просто убивает угроза терроризма.

— Нет, ты все же послушай. Какого хуя мы делаем?

— Мы едем в отпуск, Заяц. В наш первый отпуск. Мы же имеем право на старый добрый оттяг!

— А что, со Скарбоу начать было нельзя?

Блэр вытащил брата из потока путешественников и прижал к стене тоннеля.

— Друг, взгляни на картину в целом. Зуб даю, что они подобное проделали со всеми главными пациентами, то есть отправили их глотнуть свежего воздуха.

— Но… еб их мать, а!

— Нет, Зайка, послушай, ничего страшного в этом нет. Мы едем от-ды-хать! Друг! Старый добрый оттяг!

— Я думал, что это будет командировка — ты ведь должен там заводы осматривать.

— Да какого хуя я в этих заводах понимаю? Единственное, что я могу, это просунуть голову в дверь и поздороваться. Это подарок, Заяц, пойдем же!

— Думаю, мне будет плохо. Коктейль больше не действует. Блэр. Это ж, блядь, безумие какое-то. Мы всего две недели как из-под надзора…

Блэр схватил Зайку за плечи и помассировал их кончиками пальцев, распрямляя. Он поймал взгляд Зайки и спокойно, доброжелательно посмотрел ему в глаза, стараясь выглядеть как можно более убедительно и весомо.

— Мы не инвалиды, друг. Посмотри на меня, Заяц, мы здоровые парни. Мы свободны. Единственное ограничение — это наш разум. Ты слышишь меня?

— О, блядь. Еб твою мать, друг. Ты все еще на этой хуйне торчишь, да?

— А ты что, не выпил? Я вот утром заправился. — Блэр полез в карман пальто и вытащил пакетик. — Вот, заглоти.

— А когда действие закончится, а, Блэр? Когда мы останемся без поддержки, в блядской Испании, и не под кайфом?

— Важно то, что мы приняли это решение. Мы окажемся в новом мире, Заяц! Вот что важно, любовь моя: если мы знаем, что это концептуально правильно — двигаться вперед, мы должны использовать любую малейшую возможность для преодоления наших страхов. Разве ты не видишь, что все получается само собой, словно по волшебному совпадению? — Внезапно Блэр изогнул бровь, его лицо невероятно просветлело, как у матери при виде новорожденного. — И все складывается, чтобы у нас были отличные каникулы! Мы не на каторгу едем! Каникулы, Заяц!

— Но я и от старого мира еще не устал. Если честно, я был бы не против вернуться в «Альбион». Чтобы привести мысли в порядок.