Язычник - Арина Веста

Второе животное пришло глубокой ночью. В сердце полночи живут чудовища. Мне было страшно входить в огромного черного волкопса, но он уже выбрал меня по тайным знакам родства и явился на зов. Он бежал по ночной тундре в свете туманной багровой луны, и лапы его не касались земли. Все в нем было создано для убийства. Тяжелые челюсти, могучая шея с лохматым гребнем, лапы с когтями-серпами и маленькие, неподвижные глаза преследователя. Он стал мною, а я слился с ним, с бесшумным нарыском легких лап, с горячей раскрытой пастью и выгнутой вверх спиной. Эти звери всегда приходили мне на помощь. Оэлен огорчился, узнав, что моих животных нельзя назвать полностью дикими. Сильные шаманы умеют превращаться в волков, медведей, сов, соколов и горностаев. Если животное дало себя приручить — у него мало силы. Оэлен сказал, что теперь у меня голова оленя и мне нужно добавить рога. Рога он вытатуировал прямо на моих щеках. Я не протестовал, так как уже успел забыть, что у сиртя не принято татуировать лицо.

* * *

Прошло двое суток, прежде чем «субтильная материализация» была закончена.

В трубках, коллекторах, капельницах закипали растворы, насыщаясь кислородом. Я должен был несколько дней продолжать облучение, одновременно питая фантом тяжелыми солями и бульоном из аминокислот, купая поочередно в «молоке», в «кислородном коктейле», в «живой» и «мертвой» водах, до тех пор, пока тело не приобретет плотность и упругость и сможет сделать первый самостоятельный вздох. После этого я должен был опустить колбу горизонтально и слить растворы, чтобы тело Наи наконец-то ощутило силу земной тяжести. Когда «Фениксу» не хватало энергии, я подсоединял накопители к своему телу.

Изредка в дверь стучали, может быть, прислуга пыталась доставить мне еду, или Котобрысов, одурев от одиночества, искал благодарного слушателя. На пятые сутки я отупел, обессилел и перестал различать действительность и сон.

Я слышал, как после долгих усилий и скрипа замка открылась входная дверь лаборатории. Стук упавшей на пол книги, звон опрокинутой посудины и чьи-то замиравшие шаги вплелись в мой сон, где меня обнимала Ная. Я даже не удивился, что она сумела выбраться из своего хрустального «гроба» и, мокрая от «родовых вод», пришла ко мне. Это мгновение близости было мне дороже всей моей последующей жизни. Кто так жестоко и сладостно обманывал меня, ангел или демон?

— У-у-у! — лабораторию потряс звериный вой.

Через мгновение крик захлебнулся. Что-то грохнуло, рассыпалось по полу со стеклянным звоном, лопнуло под осевшим телом. Я резко дернулся на звук, забился, разрывая паутину клемм и проводов. Ноги онемели и не слушались.

Черное существо на четырех коротких лапах выло и стучало об пол головой. Оно приподнялось, распрямилось в спине, по-человечески встало на ноги и вновь упало на четвереньки: к Нае на коленях полз Вараксин! Выпученными глазами он смотрел внутрь колбы, рот его раскрылся в беззвучном вопле, скрюченными пальцами он тянулся к ней.

— Нет! — прохрипел я.

Я сгреб его, повалил и начал душить. Он не сопротивлялся, но потом очухался и намертво вцепился в меня. Мы катались по битым стеклам, в лужах жгучих кислот, сбивая штативы, трубки, круша оборудование. Неожиданно он оказался сильнее, насел на меня, и теперь уже он яростно сдавливал мое горло.

Я задохнулся и на миг потерял сознание. Он отпустил меня, дал отдышаться. Из порванного пиджака он достал крошечный, почти дамский пистолет и приставил к моему лбу.

— Ты убил ее, — выдавил я, — ты развратил, а потом убил ее…

— Нет, нет! — Он, как глиняный болванчик, тряс головой, уронив руку с пистолетом. — Я любил ее! Я страдал… Но не смог бы ее убить. Ты же видишь, я плачу… Верни мне ее… Любые деньги…

Он говорил горячо и бессмысленно, как в бреду. Я отчетливо понимал, что он не убивал. Не он, тогда кто же? Кто?

Я встал и завесил колбу простыней. Мой властный жест взбесил Вараксина. Я ударил его в незажившую рану, в память. Он вновь поднял руку с пистолетом и наставил на меня дрожащее дуло. Я медленно пошел на него.

Зверь, который сидел во мне, все годы мечтал об этой схватке.

Сейчас я задушу его и после растворю его тело в серной кислоте, через сутки не останется ничего, даже пряжки от его ремня. Еще один оборот Земли, и моя любовь будет со мной. Мне были нужны всего эти сорок часов, чтобы вернуть ее.

Но он успел прочесть свою участь. Мы сошлись слишком близко. Он выстрелил. Я помню, как, раскинув руки, я пытался остановить, поймать пулю своим телом. Я видел все, как в замедленной съемке. Хрустальная колба пенилась и медленно, торжественно разлетелась на осколки. Вода вскипела от выстрела, недоверчиво помедлила, потом с ревом обрушилась на пол. Разноцветные трубки бились в агонии, выплескивая радугу растворов.

Девушка, жившая за стеклами, улыбавшаяся мне, доверчиво протягивающая руки, исчезла.

Как сомнамбула я брел по парку. Была глубокая ночь, но в усадьбе было шумно и беспокойно. Дворец был освещен от нижних этажей до чердака, в проемах окон мелькали тени. На дворе и в парке суетилась охрана. Где-то на въездных воротах вопила сирена. Вскоре к подъезду подкатила карета «скорой помощи» с фиолетовой мигалкой. Я тупо наблюдал беспорядочное движение, не понимая его смысла. Но оно увлекало меня своей сосредоточенностью и почти праздничным оживлением. Из парадных дверей шестеро охранников выволокли носилки. На них подрагивало что-то маленькое, завернутое в черный целлофан. Следом выбежала бледная, в наспех накинутой шубке Денис, и выплыл нарочито спокойный Абадор. Я понял, что Вараксин мертв.

— Застрелился…

— А кто знает? Может, убили…

— Потише… Вон несут уже…

Я сел на снег, прижавшись спиной к дереву. Ночное оживление, вскрики и гомон заразили меня. Я плакал и вытирал лицо свежим снегом. Постепенно толпа рассеялась, все стихло. Загребая ногами снег, я брел вокруг дворца, пока не добрался до беседки на берегу ледяного пруда.

Лед подо мной гнулся и потрескивал, когда я шел к широкой черной полынье, посреди нее юлила под ветром маленькая кожаная лодка. Сидя в лодочке, Ная смотрела на меня с укором, плескала в меня водой и взмахами рук звала к себе. Волосы были распущены, их концы намокли и плавали в воде. Я шагнул в обжигающий холод, и ледяные челюсти сомкнулись над моей головой. Олень и черный пес, задыхаясь, бились головами об лед. Они не бросили меня, они подталкивали меня к темной спасительной полынье, и я вынырнул, хватая ртом воздух.

— Керлехин!

Оскальзываясь и падая на хрустком льду, ко мне бежала Диона. Шубка слетела с ее плеч. Она бросилась грудью на лед и, протянув руку, ухватила меня за край свитера. Я хотел оторвать ее руки, но вместо этого подтащил ее по тонкой кромке к полынье, и каждое мое движение затягивало ее в воду. Лед обламывался, едва я пытался опереться на него, и я с головой уходил под воду. Она отползла от проруби и бросила мне шубу. Ухватившись за рукав, я подтянулся и выбрался на твердый край.