От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку - Генри Воллам Мортон

Я понял, почему Хасан меня предупредил — чтобы я успел внутренне подготовиться. Мне казалось, им будет интересно посмотреть, как поведет себя иностранец. Но с врожденной деликатностью, свойственной этим людям, они меня не тронули, не стали подвергать гостя такому испытанию.

Закончив, танцор бросил ножи кому-то из толпы и, более не заботясь об изяществе движений, вышел.

— Кто он такой? — спросил я Хасана.

— Просто местный житель, который хорошо танцует.

В заключение появился жених, застенчивый молодой парень, похожий на работника с фермы в Норфолке. Он поздоровался со мной за руку, а когда я пожелал ему счастья в семейной жизни и много сыновей, покраснел и сказал, что все в надежных руках Аллаха.

Мы встали и собрались уходить. Обулись у двери. Как славно было снова выйти на свежий воздух! Один из стариков сказал, что если господин из Англии, его наверняка интересуют древние камни. Не желаем ли взглянуть на камни в стене мечети и нескольких деревенских домов?

Я ответил, что ничего на свете не желаю так сильно, и, сопровождаемые толпой жителей, мы отправились в путешествие по грязным узким улочкам, вьющимся между каменных стен, и тесным дворикам. Дети забирались на крыши, чтобы получше нас разглядеть. Мне показали греческие камни с поблекшими надписями, фрагменты греческих алтарей и другие остатки большого города, когда-то стоявшего на ближайшем холме. Из этих самых камней, возможно, состояли дома, помнящие, как святой Павел проповедовал в Дербе.

Нас провожали всей деревней. Женщины стояли поодаль и с любопытством смотрели. Где-то неподалеку на порог дома пролили кровь барана, чтобы задобрить древних анатолийских богов, тех самых, которым поклонялись во времена святого Павла, тех, что еще живут в сердцах этих людей.

Я возвращался в Конью по широкой однообразной равнине и думал, что нигде приезжего не приняли бы так радушно и что нигде он не встретит лучше воспитанных людей.

На развалинах Эфеса вспоминаю о культе Дианы Эфесской и ее храме.

Развалины Эфеса находятся в сорока милях от Измира, или Смирны, рядом с деревней под названием Сельджук. Примерно в миле от нее стоит храм Дианы, а чтобы попасть в сам город, надо проехать еще милю в юго-западном направлении.

Я шел по пыльной дороге. Оставляя позади деревню, она минует огороженный садик, населенный примерно двадцатью безголовыми фигурами. Эта призрачная компания — с развалин Эфеса. Статуи аккуратно установлены на постаменты, и будь у них лица, они были бы обращены к дороге.

По одну сторону дороги тянутся поля, засеянные фасолью, по другую — стоит пшеница в три фута высотой. Только и видишь, что согнутые спины крестьян. Быки волокут за собой по черной земле плуги, такие же примитивные, как те, что изображены на стенах египетских гробниц. Воздух чистый и сияющий, какой всегда бывает в Малой Азии после недели дождей. Ярко светит солнце, кажется, дождя больше никогда не будет, земля нежится в тепле. Среди колосьев кивают головками маки. У дороги и на любом необработанном островке земли — желтые цветы полевого горошка, дикая горчица, анемоны, мелкие маргаритки, незабудки. Куда ни глянь — обломки камней. В радиусе мили от Эфеса не найдешь куска мрамора, который когда-то не был бы частью колонны или постамента.

Я повернул направо, пошел по узкой тропинке мимо пшеничного поля и вскоре оказался около большого стоячего пруда, так густо покрытого белесыми водорослями, что на первый взгляд его поверхность казалась мраморной. Я остановился послушать лягушек. Их там было наверняка не меньше миллиона, и они старательно упражнялись в своих «квакс бре-ке-кекс» — будто гремели тысячи невидимых трещоток. Кваканье постепенно ритмизовалось в моем мозгу: «славься, Диана…славься, Диана…славься, Диана…славься, Диана Эфесская…»

Эту фразу, точно гвоздь, вбили в солнечное тихое утро. На месте затхлого пруда когда-то стоял великий храм Артемиды Эфесской — одно из семи чудес света.

Затопленные водой развалины в Эфесе, как никакие другие, поразили меня пафосом упадка. Храм, стоявший здесь когда-то — очертания его основания мерещились мне на поверхности воды, — был более знаменит, чем Парфенон. Павсаний писал, что он «превосходит все, что построено человеческими руками». Другой древний автор сказал: «Я видел стены и висячие сады Вавилона, статую Зевса Олимпийского, Колосс Родосский, величественные пирамиды и древнюю гробницу Мавзола. Но когда я узрел Эфесский храм, чья вершина теряется в облаках, другие чудеса померкли для меня».

Я сидел, слушал хор лягушек, и думал: возможно, через две тысячи лет какой-нибудь английский археолог будет бродить по болотам, заросшим ежевикой, на месте нынешней улицы Ладгейт-Хилл, ища обломки собора Святого Павла. Две тысячи лет назад Эфес считался вечным и непобедимым. Тогда сама мысль о том, что он может превратиться в гниющий пруд, показалась бы дикой.

Когда святой Павел пришел в Эфес, храм был в расцвете своей славы. Диану Эфесскую знали в Древнем мире — но не как грациозную Артемиду, легконогую сестру Аполлона. Диана Эфесская — таинственное и древнее азиатское божество, подобное страшным великанам из глубокого прошлого. Верили, что она, подобно Афродите Пафосской, спустилась с небес. На самом деле это мог быть метеорит, которому суеверные первобытные люди стали приписывать чудесные свойства. В Неаполитанском музее есть статуя Дианы Эфесской — странная, диковатого вида фигура с женскими руками и лицом. Нижняя часть тела у нее запеленутая, как у мумии, а верхняя — усеяна странными наростами, которые, по мнению сэра Уильяма Рэмси, являются не чем иным, как пчелиными яйцами. Они указывают на то, что перед нами богиня плодородия.

Пчела — символ Эфеса. Ее можно увидеть на большинстве монет, и уверяю вас, это самая красивая пчела древнего изобразительного искусства. Итак, богиня — это пчелиная царица. При храме жили жрецы-мужчины (трутни), которые одевались как женщины, и жрицы, называемые мелиссами (рабочие пчелы). Эта необыкновенная община возникла здесь, в Анатолии, из примитивной веры в то, что в жизни пчелиного царства, как ни в чем другом, виден промысел божий.

Греки считали, что пчелиная царица — мужского пола, азиаты же, поклонявшиеся богине-пчеле, строили свой культ на знании истинного пола этого насекомого.

Жрецов-трутней и жриц-рабочих пчел окружало несметное количество флейтистов, глашатаев, трубачей, кадильщиков, танцоров, акробатов, а также людей, убирающих святилище и обряжающих статую божества. Особая конная «патрульная служба» охраняла храм и поддерживала порядок вокруг него. В эллинистический период проводились ежегодные игры в честь Артемиды (Артемисии), привлекавшие тысячи паломников со всех концов света. Вся жизнь на месяц останавливалась, и жители Эфеса и приезжие наслаждались зрелищем спортивных состязаний, представлений и торжественных жертвоприношений. Тысячи серебряных «сувениров» увозили гости домой на память о своем паломничестве.

Люди испытывали в храме священный ужас. Статуя богини стояла перед алтарем, обычно закутанная в покрывало. Поднимали его почему-то сверху, с потолка. Например, покрывало статуи Зевса Олимпийского крепилось к постаменту. В храме Изиды, согласно описанию Апулея, занавеску с рассветом отодвигали. Почему же, интересно, покрывало Дианы поднималось вверх? Должна же быть причина тому, что сначала обнажали ноги богини, потом ее тело, и только потом появлялись голова и лицо.