Над пропастью во лжи. - Светлана Успенская

Я мрачно следила за тем, как начальник радостно захлебывается восторженными фразами, и что-то в этих парадных реляциях мне все больше и больше не нравилось. Что – я еще не успела понять, как…

– Хочу представить вам человека, который совершил этот гражданский подвиг. Это глава Пермского Центра Гобарда Иван Черкасов!..

Черкасов приблизился к сцене летящей, стремительной походкой, походкой профессионального героя-любовника из дешевой мелодрамы.

Зал поднялся в едином порыве. Только я одна осталась сидеть, делая вид, что не замечаю ослиного единодушия зала. И вообще, у меня нога болит, – я, может, поскользнулась на мраморной лестнице холла…

– Черкасов приехал к нам, чтобы поделиться рецептом своего успеха. Его баснословный опыт мы должны распространить сначала на столицу, потом (в отдаленной, но такой реальной теперь перспективе) на всю страну. А далее – и на весь мир!

Бешеные аплодисменты, овации, счастливые, улыбчивые лица…

Я наклонилась к Оле:

– Знаешь, что мне это напоминает?

– Что? – Она неохотно опустилась обратно в кресло под действием моей требовательной руки.

– Нью-Васюки, межпланетный шахматный турнир… Остап Бендер…

И, заметив ее непонимающий взгляд, я спросила:

– Ну, ты «Двенадцать стульев» читала? Там…

Она озабоченно нахмурила лоб:

– Это в каком томе сочинений Дэна Гобарда? Я, пожалуй, возьму на выходные.

– В четырнадцатом, – отвечаю, – кажется, в четырнадцатом.

О чем еще говорить?

* * *

Новая неприятность – меня вызвали для разбирательства в финансовый отдел.

– Вы выписываете слишком много бесплатных курсов, – недовольно произносит аккуратная дама с гладко зачесанными за уши прядками жидких волос. – А потом нас ругают, что падают объемы продаж…

– Я делаю только то, что соответствует интересам Организации, – отвечаю холодно и с достоинством, хотя внутри все бурлит.

Меня, офицера по особым поручениям, старая бумажная крыса отчитывает, как маленькую девочку!

– Некоему Яковлеву по вашему указанию мы оплатили двадцать часов терапии, а вчера он принес бумагу от вас на оплату «очистительного марафона». Только на нем одном мы потеряли кругленькую сумму!

– Это в интересах Организации!

Она продолжает настаивать. Хочет, чтобы я ей объяснила свою стратегию. Видит, что из меня не вырвать лишнего слова, вот и юлит, пытаясь заполучить хоть словечко, хоть полсловечка, хоть намек…

– Поймите, мы обязаны минимизировать накладные расходы сотрудников. Мы должны строго следить за тем, чтобы работники Центра не потакали любимчикам из числа студентов…

– Я действую в интересах Организации.

Она не добьется от меня ничего! Она ничего не узнает!

Кажется, мне известно, кто науськал на меня финансовый отдел – не иначе как мой застарелый друг, тот самый, который вот уже три года спит и видит, как бы свалить меня с должности. Он хочет растоптать меня, облить грязью, покрыть позором… Действует не мытьем, так катаньем – доносами, интригами, наушничаньем.

Из-за чего он на меня так взъелся? Смешно думать, будто нелады между нами возникли из-за маленького интимного инцидента три года назад, когда я еще работала в кадровом отделе. Думаю, все, что было, давно быльем поросло… Нет, совсем не из-за этого! Он ревнует меня к моему успеху, к «Золотому Дэну», который мне вручили не за наушничанье, сплетни и козни, как ему, а за прибыль Организации, выразившуюся в кругленькой цифре с семью нулями…

Тогда в долговую яму нас чуть было не загнал именно Шаньгин. Уговаривал выйти на свободный рынок, рассказывал о доходных бумагах, государственных обязательствах, завлекал цифрами…

В начале 1998 года мы задержали перевод средств на счета в американских банках – Шаньгин обещал, что котировки ГКО непременно пойдут на повышение, и тогда мы отыграем все наши вложения втрое. Говорил, что у него имеются какие-то связи в правительстве и эти связи ему твердо обещают к концу года необыкновенные сверхприбыли. Ему верили все – и Горелик, и наш главный финансист, и наши заокеанские руководители. Все молились на него, как на бога, терпеливо ожидая золотого дождя, который должен был пролиться на нас уже в ближайшие месяцы.

В это время я тихо начала собственную игру.

На заре моей карьеры в Центре, когда я еще работала в кадровом отделе, мне пришла в голову одна интересная мысль. Подшивая бумаги (списки закончивших Гобард-колледж, созданный для обучения элиты российского бизнеса), я наткнулась на знаменитую фамилию, которая нынче не сходила с первых полос газет, гремела с экранов телевизоров.

Не поверила глазам, перечитала еще раз… Действительно, в 1994-1996 годах Эдуард Марленович Китайцев проходил обучение в Гобард-колледже в городе Верхние Ямки. После этого его карьера пошла в гору (не это ли блестящее подтверждение благотворности идей гениального Дэна Гобарда?). Он стал председателем правления верхнеямкинского банка, прибрал к рукам крупную нефтяную компанию…

От встреч и дальнейших контактов с членами нашей Организации Китайцев с тех пор систематически отказывался, ссылаясь на занятость. И вообще стал вести себя странно. Тренинг сотрудников своего банка запретил, отверг предлагаемые услуги по чтению лекций сотрудникам нефтяной компании. Никогда не упоминал, что прошел обучение в Гобард-колледже, как будто вычеркнул из жизни давний эпизод…

Меня это не удивляло. Многие ушли из нашей системы, испугавшись того, что взамен подаренного успеха она потребует отдачи. Все это было бы не важно, но…

Я нетерпеливо выудила из сумки газету, которая тогда совершенно случайно попала мне в руки (раньше я не читала газет, а нынче в силу служебных обязанностей просматриваю их ежедневно). Мелким шрифтом на первой странице правительственного вестника значилось: «Э.М Китайцев переведен в Москву для работы в сие теме Министерства топлива и энергетики».

Отчеркнула нужные строки красным карандашом, бросила вырезку в стол и на время забыла о ней – на один год.

А через год юный выскочка из Верхних Ямок внезапно стал премьер-министром…

Узнав об этом, я сразу же записалась на прием к Шаньгину. Меня давно уже угнетала нудная. однообразная работа в кадровом отделе. Хотелось чего-то большего. И вот подвернулся шанс…

Шаньгин принял меня со снисходительной улыбкой мудреца, наизусть выучившего побасенки честолюбивых кадровичек. Он больше смотрел на мои ноги, чем на бумаги, которые я принесла для доклада. Развалился в кресле, как будто растекся по потертому дерматину, распустил галстук. Его одутловатое, с отвисшими брылями лицо масляно блестело; розово светилась под редкой проволокой волос блюдцеобразная лысина.