Секс и эволюция человеческой природы - Мэтт Ридли

Это не значит, что многие геи менее разборчивы в половых связях, чем многие гетеросексуалы. Но даже активисты гей-движения замечают: до появления СПИДа гомосексуалисты были, в целом, менее разборчивы, чем гетеросексуалы. Единого убедительного объяснения этому нет. Есть версия, что гомосексуальный промискуитет — ответ на отверженность обществом: если кто-то решается делать нечто «незаконное», то он будет отрываться по полной программе. Законодательные и социальные сложности формирования гомосексуального партнерства действуют против стабильных отношений.

Но это неубедительно. Промискуитет характерен не только для мужчин, тайно вступающих в гомосексуальные отношения. В гей-парах неверность является большей проблемой, чем в гетеросексуальных — и социальное неприятие гораздо сильнее проявляется в адрес случайных, а не стабильных гомосексуальных отношений. Лесбиянки строят пары совсем по-другому: они редко вступают в половую связь с незнакомыми людьми и гораздо чаще формируют многолетние отношения, почти не подверженные риску неверности. Большинство лесбиянок имеет за всю жизнь менее десяти партнеров{281}.

Дональд Саймонс (Donald Symons) из университета Калифорнии в Санта-Барбаре предположил, что геи, в среднем, имеют больше половых партнеров, чем гетеросексуалы, и гораздо больше, чем лесбиянки, потому что проявление мужских повадок и инстинктов у них не стеснено инстинктами женщин-партнерш.

«Хотя геи, как и все остальные, обычно, тоже стремятся установить интимные отношения с партнером, им такие отношения трудно поддерживать — в основном, благодаря стремлению мужчин к половому разнообразию, беспрецедентной возможности удовлетворить это стремление в мире мужчин и склонности мужчин к ревности… Я думаю, что гетеросексуальные мужчины, так же, как и геи, занимались бы любовью с незнакомыми партнерами (женского пола), участвовали бы в анонимных оргиях в банях и задерживались бы в публичных уборных „на минет“ по пути с работы домой, если бы женщинам хотелось во всем этом участвовать»{282}.

Это все не значит, что геи не стремятся к длительным и стабильным интимным отношениям — некоторых из них идея анонимного секса даже отталкивает. Но гипотеза Саймонса в том, что склонность к моногамным интимным отношениям с единственным спутником жизни и склонность к случайным половым связям с незнакомыми людьми не являются взаимоисключающими. Обе они характерны для гетеросексуальных мужчин — это доказывается существованием процветающего бизнеса девушек по вызову и индустрии «сопровождения», за соответствующую мзду обеспечивающей счастливых мужей сексуальными развлечениями. Саймонс говорит не о геях, а о мужчинах в целом. Он утверждает, что геи ведут себя как мужчины, только в еще большей степени, а лесбиянки ведут себя как женщины, только в еще большей степени{283}.

В шахматной партии полового размножения, которую разыгрывают два пола, за любыми действиями партнера следует ответный ход. В итоге — не важно, полигамен вид или моногамен, — не случится ни поражения, ни победы: возникнет равновесие патовой ситуации. У морских слонов и полынных куропаток игра останавливается там, где самцы заботятся только о количестве, а самки — только о качестве. И те, и другие платят большую цену: одни сражаются до истощения и умирают в зачастую тщетной попытке стать обладателями гарема, а другие не получают никакой помощи от партнеров в выращивании детей.

У альбатроса патовая ситуация наступает совсем в другой точке. Каждая самка получает себе мужа, они разделяют рутину выращивания потомства пополам, и даже ухаживание у них — взаимное. Ни один пол не гонится за количеством половых партнеров, оба хотят качества: высиживания и выращивания одного-единственного птенца, которого оба балуют и кормят в течение многих месяцев. Учитывая, что у самцов альбатроса имеются те же генетические предпосылки, что и у самцов морских слонов, почему они находят равновесие в настолько разных точках?

Ответ, как впервые понял Джон Мэйнард Смит, может быть получен из теории игр, которую биологи позаимствовали у экономистов. Она признает зависимость итога сделки от того, что делают другие люди. Мэйнард Смит пытался сталкивать друг с другом разные генетические стратегии в том же стиле, в каком это делают экономисты со своими стратегиями. Среди проблем, которые внезапно оказались разрешимы таким способом, оказался вопрос о том, почему разные животные имеют настолько разные системы спаривания{284}.

Представьте себе популяцию предков альбатросов, в которой самцы высокополигамны и не помогают в выращивании потомства. Представьте себе, что вы — молодой самец, не имеющий никаких перспектив стать обладателем гарема. Предположим, что, плюнув на полигамность, вы женитесь на единственной согласной на вас самке и помогаете ей выращивать потомство. Вы не получите джек-пот, но по крайней мере окажетесь в лучшем положении, чем большинство ваших амбициозных братьев, вообще не оставивших потомства. Предположим также, что, помогая вашей жене выкормить детеныша, вы значительно увеличиваете его шансы на выживание. Неожиданно у самок появляется альтернатива: искать преданного мужа вроде вас или полигамного. Выбирающие преданного оставляют больше потомства, поэтому в каждом поколении количество желающих вступить в гарем снижается, а вместе с этим — и выгода быть полигамным. Вид оказывается «охвачен» моногамностью{285}.

В обратную сторону это тоже работает. Самец Жаворонковой овсянки в Канаде имеет на поле определенную территорию и пытается привлечь для спаривания сразу нескольких самок. Присоединяясь к самцу, у которого уже есть партнерша, самка лишается возможности получать от него помощь в выращивании потомства. Но если на его территории, по сравнению с соседними, больше пищи, то самке все-таки имеет смысл выбрать именно его. Если преимущества, которые самка получит, выбрав полигамиста (его территория или гены) превышают преимуществ от выбора заботливого моногамиста, самка склонится к первому варианту. Эта так называемая модель порога полигинии (порога полигамности) может объяснить, почему такое количество болотных птиц в Северной Америке стало полигамными[64].

Обе эти модели легко можно приложить и к человеку. Вероятно, люди становятся моногамными потому, что получать преимущества и поддержку, которые молодой отец оказывает семье, стало выгоднее, чем иметь ребенка от вождя, но выращивать его в одиночку. А может, люди становятся полигамными из-за различного уровня благосостояния мужчин. Как сказала одна исследовательница, «какая женщина отказалась бы быть третьей женой Джона Кеннеди ради того, чтобы стать единственной женой циркового дурачка?»{286}.