Венец Безбрачия, или А можно всех посмотреть? - Кристина Юраш

– Если я узнаю, что ты тайком с кем-то встречаешься, можешь мне ничего не говорить и даже не пытаться оправдываться! – грозно продолжал Рудольф. Я слегка успокоилась. Экстрасенс из него так себе… Можно мечтать дальше… Да, да… Я тебя внимательно слушаю.

– В полнолуние мы с тобой станем истинной парой! – резюмировал все вышесказанное жених, скрипя зубами от ярости.

– А можно вопрос? Что такое «истинная пара»? – поинтересовалась я, поджимая одеяло, как старенькая бабушка, которую очень хотят съесть. «Как волкам не веселиться, не грустить от разных бед. Ведь в желудке поселился замечательный обед!».

– Истинная пара – это любовь с первого взгляда. Те, кто предназначен друг другу с рождения! Первые друг у друга и единственные! Вместе навсегда! – отозвался оборотень, проверяя шкаф и заглядывая под кровать, а потом бросая косой взгляд в мою сторону.

– Почему под кроватью чисто? Любовник все вытер, не так ли? – наседал Рудольф, не веря в мои хозяйственные способности. – Я тебя предупредил! Попробуй только изменить! Я с тебя шкуру спущу!

Порадовать его очевидным фактом, что я у него далеко не первая, или огорчить тем, что он у меня в данный момент не единственный? С этими мыслями я улеглась спать, опасливо поглядывая на гостя, который ходил по комнате и что-то рычал себе под нос.

Проснулась я ночью от того, что кто-то воет, причем так громко и страшно, что у меня затряслись поджилки.

– У-у-у! – выл огромный волк, стоя среди комнаты и поднимая морду вверх. – У-у-у-у!

Ему подвывал соседский пекинес писклявенько и с тявканьем, намекая на то, что однажды один чахлый-чахлый и мелкий-мелкий волк нашел не менее чахлую волчицу и стал его прародителем. Где-то недалеко завыли все соседские шавки от мала до велика. Хор кабыздохов, исполняющих лунную сонату, решил повторять на бис каждое завывание. За стенами раздался сонный голос: «Да что ж такое!». Пекинес чуть не выбыл из игры, после встречи с хозяйски и писклявой партией. Сквозь шторы просвечивала почти полная луна, тревожно прячась за облаками.

Если бы можно было засунуть подушку в уши, я бы с радостью это сделала, а вот если ее можно было бы засунуть кому-то в пасть без риска для жизни, то за мной бы не заржавело. Меня почти час утешала пословица «что-то в лесу сдохло», потому что вместо «что-то» я подставляла слово «волк».

– Она меня бросила… У-у-у-у! – выл оборотень, пока соседи тоже мечтали в него что-то бросить в качестве компенсации судьбы. Что-то увесистое и тяжелое. Нечто, что прекратит его страдания раз и навсегда.

– За что? У-у-у-у! – снова выл Рудольф, поднимая морду вверх. Соседи задавали примерно тот же вопрос, прикидывая у кого есть лицензия на ношение огнестрельного оружия и на отстрел диких животных.

– Это несправедливо! У-у-у-у! – горестно завыл жених. Соседи соглашались, что справедливости в этом мире уже нет, мечтая отвлечь его от страданий пинками и затрещинами. Помочь, так сказать, в меру своих возможностей.

– Я ведь так любил ее! Я был с ней добрым и отзывчивым! У-у-у-у! – причитал Рудольф, подвывая и скорбно опуская морду в перерывах. На счет добрым – не знаю, на счет любящим – сомневаюсь, а вот отзывчивый – это да! Я даже знаю, на какое слово нехорошее он скоро будет отзываться.

– Любимая! За что ты меня разлюбила! У-у-у-у! – выл оборотень, которого уже слегка недолюбливают по причине вполне понятной. На лестничной клетке слышали шаги. Это означало, что в доме началась игра «Опустеет без тебя стояк!». И сейчас в рамках первого тура все пытаются выяснить, кто завтра вместе с чемоданами будет подыскивать недвижимость по объявлению, хотя некоторые криками настойчиво предлагали решить жилищный вопрос именным памятником из гранита. Шаги приближались к моей двери. Надо было что-то делать! В дверь стали барабанить, выясняя, когда это я умудрилась завести себе домашнего любимца. В коридоре звонко подтявкивал пекинес, на которого все дружно шикали! На часах было пять утра.

Мне ничего не оставалось, как открыть дверь после криков: «А давайте мы ее выломаем!", опустить голову и тяжело вздохнуть.

– Простите, пожалуйста, – созналась я, всем видом каясь. – Мне вчера собаку из приюта дали на передержку… Нашли пса, больной весь, несчастный… В новостях про него писали недавно… А у приюта денег нет и мест свободных тоже… Я, между прочим, всегда помогаю этому приюту, поэтому…

Все собачники подъезда посмотрели на меня с уважением.

– Он был таким несчастным… Его выбросила на улицу предыдущая хозяйка… Предала, можно сказать… И вот я взяла его на три дня в свою квартиру… – вздыхала я, глядя, как у хозяйки пекинеса на глаза навернулись слезы. Мои губы задрожали. – Понимаете, он никого к себе не подпускал… А меня подпустил… Я понимаю, что доставляю вам неудобства… Но поймите… Ему очень грустно и одиноко… Он очень несчастен… Его предал самый близкий и самый дорогой для него человек – хозяин…

– А как назвали? – спросила меня молодая хозяйка болонки, которая сидела у нее на руках и облизывала.

– Рудольф… Только на это имя и отзывается.… Еще раз извините, – я снова опустила голову. Возмущения в большинстве своем прекратились. Подъезд четко разделился на любителей кошек, любителей собак и любителей спать по ночам. Собачники дружно лаяли, кошатники шипели, а любители «нормально поспать» были прижаты к стенке, к которой лучше не прижиматься. Некоторых из них удалось загнать в угол, в котором прятались чьи-то мусорные пакеты прошлогодней давности.

– Только хозяину квартиры не говорите, что я взяла на время из приюта собачку… Он меня сразу предупредил, что никаких животных! – подлила я маслица в локальную междоусобицу. – Он их просто ненавидит!

В глазах подъезда хозяин превратился в тирана и диктатора, а я решила не останавливалась на достигнутом, поэтому периодически подливала отбеливатель в процесс полоскания своей репутации.

– Даже щеночка… Малюсенького, – всхлипнула я, показывая глазами на пекинеса. – Нельзя… А их столько бездомных и несчастных…

Мне кажется, что хозяин сейчас неожиданно для себя проснется в пять утра от того, что он – чудовище, черствый сухарь и сжечь его на костре за жестокое обращение с братьями нашими меньшими.

Стоило мне прикрыть дверь, дойти до комнаты, в которой продолжал страдать ну очень одинокий оборотень «на передержке», в дверь снова постучали. На пороге стояла делегация соседей.

– Вот у меня тут мисочка есть лишняя… Может, пригодиться… И вот коврик… Хороший… Вот здесь только зашитый. Шерсть хорошо собирает… – мне протянули жеваный кем-то мячик, подстилку, миску для корма, поводок и огромный строгий ошейник, способный удержать даже разъярённого медведя.

– Это мы для нашего Тусика брали, – скромно заметила хозяйка пекинеса. – А то он как рванет, как рванёт! Совсем от рук отбился! С ним опасно гулять стало! Бросается на людей, представляете? Еле удерживаю… Я понимаю, что он – дикий зверь, поэтому…

Пекинес мог спокойно пролезть в этот ошейник целиком, глядя на меня суровым взглядом настоящего волка…