Женское время, или Война полов - Эдуард Тополь

— Да какая там, за забором, свобода? Там такой же лагерь, как тут, только величиной от Балтийского до Охотского моря!

— Кстати, у нас тут свободы в десять раз больше! Вы можете читать даже секретную западную литературу, можете рассказывать антисоветские анекдоты и заниматься оккультизмом, йогой, хоть буддизмом!

— И не бояться охраны! В этом вся прелесть! Там, за забором, вся страна боится милиции, КГБ, секретарей райкомов! А мы тут — нет! Тут даже наша охрана нас боится! Серьезно! Ведь мы для них колдуны — мы можем вылечить от радикулита и триппера, а можем напустить порчу. Они зависят от нас, а не мы от них!

— То есть практически именно здесь остров свободы! Да, да! Здесь мы свободны от КГБ, Политбюро и вообще от советской власти!

— Но конечно, за свободу нужно платить. То есть участвовать в научной работе. Но во-первых, тут идеальные условия для самоусовершенствования…

— Во-вторых, если они действительно создадут пси-оружие, то кто, кроме нас, сможет им управлять?

— А если освоить левитацию, то можно вообще улететь отсюда в Америку или в Бразилию! Только кто сказал, что там лучше, чем здесь? Там ученые так же служат за кусок хлеба, как и тут. Ну, разве что этот кусок с маслом и джемом! Но для вегетарианцев это несущественно! Попробуйте наш коктейль, он ничем не хуже…

И действительно, клюквенно-медовый коктейль был вкуснейшим, а морковный пирог с тертыми кедровыми орехами просто таял во рту. Но эта философия лагерной свободы?! В отличие от этих экстрасенсов Зара побывала в настоящем лагере и знала эту философию еще от Катьки Второй и других лесбиянок. Те тоже утверждали, что только в зоне они свободны от советской власти и могут наконец открыто заниматься лесбиянской любовью — дальше лагеря не сошлют!

— Сахаров тоже думал, что без него власти не смогут управиться с атомной бомбой… — усмехнулась она. — Но за коктейль и пирог спасибо. Я такой вкусноты никогда не ела…

— Хотите рецепт? Это очень просто. Смотрите, мы берем местные кедровые орехи…

Однако за этой услужливостью во всем и на каждом шагу Зара шестым женским чувством легко распознавала их совсем иной к ней интерес — острый кобелиный интерес здоровых мужчин к новой самке. И с испугом обнаружила, что это не возмущает ее, а, наоборот, возбуждает, выпрямляет ей позвоночник, поднимает голову и подбородок, выпячивает грудь, напрягает даже ягодицы и меняет походку. «Ты с ума сошла! — сказала она себе, рухнув как-то вечером на кровать в своем номере. — Ты сошла с ума, Зара! Советская власть отняла у тебя родину, убила половину твоего рода, сгноила в вольфрамовых рудниках мать и братьев, держала тебя шесть лет в лагере и чуть не отправила на тот свет, а ты будешь работать над пси-оружием для Кремля и крутить романы с этими лучезарными оптимистами, которые тешат себя элементарным самообманом? Но они не были в тех вагонах для скота, в которых тебя везли из Крыма в Узбекистан, они не оставляли на железнодорожном полотне трупы своих родственников, они не рыли ногтями землянки, они не прошли настоящих лагерей, и, самое главное, они не видели вблизи глаза Андропова, Громыко и Руденко — истинные глаза той власти, для которой они тут работают!

О Аллах, о бабушка, о мой прадед Бешмет! Дайте мне силу раздавить в себе женщину!»

Зара достала из чемодана кожаный брелок с бабушкиной брошью, сжала его рукой и уснула с твердой решимостью стать такой же жесткой и бесполой, какой она была в мордовском лагере.

Но то, что было совершенно естественно в окружении уголовниц, убийц, воровок, проституток, «марусь», лесбиянок, Стервы, Крюкова и лагерной охраны с их сторожевыми псами и животным плебейством, оказалось совершенно невозможным тут, на этом мнимом «острове свободы». Как долго вы можете ходить в железном панцире по жаркому солнечному пляжу? Как долго вы можете не влезать, не участвовать в увлекательных опытах с «кожным зрением», когда ваши руки буквально чешутся проверить свои способности «слепого чтения»? А телекинез, в котором она с первой попытки невольно разбила графин с водой? А чувствительность к спинорным полям? И наконец, элементарный волейбол на летней площадке у третьего блока?

Оправдываясь перед собой тем, что она только усовершенствует, только обточит свой дар, открывшийся в ней так неожиданно, Зара с головой нырнула в учебу и работу. Черт возьми! Если она не будет больше разбивать графины, а научится филигранно владеть своей биоэнергией, если обучится телекинезу, «кожному зрению» и телепатии и очистит свое тело от шлаков и грязи животного происхождения, ее допустят к экспериментам-путешествиям по генной памяти! И тогда она сама, своими глазами увидит великого хана Туши и первые татарские отряды, ворвавшиеся в Крым в восьмом веке! И юного крымского хана Шагин Гирея, влюбившего в себя престарелую Екатерину Вторую! И своего прапрапредка Бешмета!..

О Аллах! Ради такой цели она готова сутками сидеть в библиотеке, неделями голодать и часами медитировать. И никаких романов! Никаких! Знание выше чувства! Творчество выше вожделения! История выше сиюминутности!

С татарской жесткостью очертив себя зоной недоступности и с зековской силой подавив в себе столь некстати проснувшуюся женственность, Зара ощутила, как резко изменилось отношение к ней мужчин. Словно, наткнувшись на ее биопанцирь, они разом потеряли к ней мужской интерес и перешли в совсем иной пласт отношений — деловой и внесексуальный. И только Шикалин попытался вскрыть ее панцирь, а еще точнее, просто накрыть Зару своим биополем, подчинить себе. Причем внешне это не выражалось никак — он не лез с интимными предложениями или намеками, не позволял себе никаких якобы случайных касаний плечом или рукой, не зазывал к себе в гости (как «староста» подневольных сотрудников Центра, он, единственный из мужчин, занимал отдельную комнату) и даже не переходил с Зарой на ты. Но, пользуясь своим начальственным положением, он был везде — заглядывал в библиотеку именно тогда, когда Зара упиралась в какую-то сложную формулу ДНК или в премудрости искривленного пространства Эйнштейна, приходил в лабораторию телекинеза в ту минуту, когда после трех часов безуспешных попыток сдвинуть концентрацией воли хотя бы лист бумаги Зара готова была биться головой о стенку, и возникал на волейбольной площадке в тот момент, когда крохотная Зара становилась под сетку «на блок». При этом он всегда был по-деловому доброжелателен, ровен, полон готовности объяснить, помочь, утешить и — не больше. И только ночью, во сне, Зара не просто чувствовала его где-то рядом с собой — о нет! Она физически ощущала его ласки, вес его горячего тела, силу его пальцев, сжимающих ей плечи, грудь, ягодицы, и его колено, разжимающее сопротивление ее сведенных ног. Она знала, что он насилует ее, сопротивлялась, боролась, извивалась и даже кусалась, но это всегда заканчивалось одним и тем же — она не могла проснуться до тех пор, пока он не взламывал ее сопротивление. И только когда его пламенеющий от вожделения член входил в ее плоть и завершал их изнурительную борьбу мощным оргазмом, только тогда что-то тяжелое и усталое сваливалось с нее, и Зара просыпалась в холодном поту, и слабой рукой щупала кровать рядом с собой, боясь действительно наткнуться пальцами на мужское тело.