Сценарий убийства - Д. У. Баффа

Потом, когда заседание окончилось, я начал воспроизводить в памяти ход допроса. Снова и снова я бросал резкие возражения, задавал вопросы и отвечал на них – до изнеможения, до тех пор, пока живые картины происшедшего за день окончательно не ушли на второй план и я смог задуматься о том, что будет завтра, когда придет время начинать сначала.

Каждый процесс уникален. Однако суд над Стэнли Ротом шел до такой степени особым образом, что его не с чем было сравнивать – по крайней мере из моего прошлого опыта. Речь шла о человеке знаменитом, влиятельном и богатом. К тому же Рот был слишком умным и одержимым абсолютной важностью того, чем занимался. Настолько, что относился к процессу – тому самому, в конце которого его могли признать виновным в убийстве, – как к своего рода досадной помехе, почти не вызывавшей его интереса. Существуй хотя бы малейшая возможность уклониться – не думаю, чтобы он вообще присутствовал на заседаниях.

Скорее всего Стэнли Рот оставил бы это дело мне – так, как оставлял другим продюсерам и режиссерам заниматься фильмами, стоявшими в съемочном плане студии «Блу зефир» и не особенно его занимавшими. Периодически – во время коротких перерывов, когда свидетеля приводили к присяге или он вообще отсутствовал, – я оборачивался взглянуть на Рота. Хватало секунды, чтобы он почувствовал мой взгляд. Как в колледже, когда сидишь за кем-то, кто устал от лекции и витает в облаках.

Выключив воду, я вышел из-под душа и, подойдя к зеркалу, провел ладонью по запотевшему стеклу. Швы на лбу засохли и натянулись. Они шли волной то ближе, то дальше от брови, ощутимо выступая над кожей.

Когда занимаешься юридической практикой, иной раз приходится иметь дело с опасными людьми, решающими все свои вопросы с помощью насилия. Казалось, в один прекрасный день после проигранного дела кто-то из этих людей мог бы рассердиться на меня и даже учинить расправу – однако ничего подобного не происходило. Они сторонились меня и даже выказывали определенное почтение. Именно со Стэнли Ротом я попал в ситуацию, после которой понадобилось вмешательство врача.

И теперь он пришел и сел рядом, делая вид, будто ничего не случилось, а я просто поскользнулся и упал, – именно так, как было доложено суду и прессе.

Я осторожно потыкал около шва двумя пальцами, пробуя, не будет ли больно. Рана не беспокоила, и я надавил чуть сильнее. Боли все равно не было, и на душе полегчало – даже возникла иллюзия, что я молод и способен быстро исцеляться.

Зазвонил телефон. Обмотавшись полотенцем, я вышел в спальню. Звонил Стэнли Рот:

– Вы на меня сердитесь?

Такое ощущение, что со мной разговаривал восемнадцатилетний парнишка, привыкший легко выкручиваться из неприятностей и прекрасно знавший, что все вокруг его любят и верят. По крайней мере хотят верить: независимо от тяжести проступка он никому не хотел сделать больно.

Возраст не имел значения. На воротник его рубахи свисали седые кудри, по лицу пролегали глубокие морщины, но за шармом и беспощадностью к окружающим, за обходительностью и неукротимой примитивной яростью скрывался все тот же нетерпеливый подросток, мечтающий на берегу Тихого океана о картинах, которые снимет.

– Вы на меня сердитесь, – повторил он, не услышав ответа.

– Стэнли, чего вы хотите?

Я сидел на краю кровати, шевеля пальцами ног и наблюдая, как под кожей натягиваются сухожилия.

– Вы придете сегодня вечером, чтобы мы поговорили о деле?

Задрав ногу на коленку, я принялся массировать стопу.

– Нет. – Вовсе не собираясь раскрывать причин, я неожиданно, почти против воли, сделал противоположное: – Мне нужно собраться с мыслями перед завтрашним заседанием.

– Вы на меня сердитесь.

Я поставил ногу на пол.

– Вот здесь вы чертовски правы, – встав, твердо произнес я. – Ваше дело и без того достаточно трудное, чтобы защищать вас еще и от ваших собственных действий! Вы могли убить Уирлинга! И за что? Он сильно вас расстроил?

– Понимаю, вы вне себя. Льюис рассказал, что вы сделали. Думали, я хотел рассадить ему голову бутылкой, бросились ко мне через стол… Так неудачно.

Повисла пауза. Я понял, что Рот хочет что-то сказать и сомневается, какой будет моя реакция.

– Льюис сделал все, чтобы вы не держали на меня зла, – заботливо сказал Рот. – Когда-нибудь я расскажу почему. Но вы правы: я действительно хотел ударить бутылкой этого сукина сына, ударить как можно сильнее. Хотел ли я его убить? Не знаю. Я пришел, чтобы сказать все, что о нем думаю. Нужно было показать: я не собираюсь уходить и не отдам студию. А потом, увидев его самодовольную и тупую рожу, я понял, что пришел зря и разговорами тут ничего не изменишь. Вот почему я так поступил. Если бы меня не остановили, возможно, я бы и правда убил. Черт, наверняка ударил бы. – Рот помолчал. – Знаю, вы злитесь и имеете на это право. Но, честное слово, я сожалею о том, что сделал. – Он негромко рассмеялся. Смех вышел тихим и уничижительным – как отдельный от его смешанных эмоций штрих. – Я не жалею, что напал на Майкла, нет. Обидно, что пострадали вы. Но вы правы: защищая меня от меня самого, вы делали не свою работу, за что я благодарен и останусь благодарным всегда. Никто не сделал бы ничего подобного: они все слишком заняты заботой о себе. Все, кроме Льюиса, – немедленно поправился Рот. – В этом одно из его несчастий: сначала думать о других, и лишь потом о себе.

При данных обстоятельствах признание Рота звучало довольно странно. Меня охватило раздражение.

– Вы считаете это несчастьем? После того, что для вас сделал Льюис?

– В нашем бизнесе это несчастье. Если не позаботишься о себе, никто о тебе не позаботится.

Я задумался, имелось ли в виду буквально то, что сказано, или в его словах был какой-то глубинный смысл? Циничный манипулятор Стэнли Рот еще оставался у руля компании. Великий Стэнли Рот, ни о ком не подумавший дважды.

– Стэнли, иногда вы говорите как герой одного из ваших фильмов.

Он не стал отнекиваться. Напротив, счел это вполне естественным.

– А что, другие – нет? Они не так разговаривают? Не играют чужую роль?

Я не стал отвечать. А если бы и попытался, не знаю, что мог сказать в ответ.

– Я не призывал к долгой дискуссии на тему «Влияние средств массовой информации на жизнь современной Америки», – насмешливо произнес Рот, явно намекая, что такой вызов ему бросали чаще, чем следовало. – Я принес извинения и спрашиваю, не можете ли вы приехать сегодня вечером. Есть вопросы, которые необходимо обсудить.

Слова Рота прозвучали слегка двусмысленно, что бывало, когда он хотел внушить мысль, будто я принадлежу к немногим избранным, которым он может доверять, и совершу что-то вроде предательства, если откажусь от его предложения.

– Извинения приняты. Но мне еще нужно поработать и хотя бы немного поспать.

– Это касается «Блу зефир».