Метод инспектора Авраама - Дрор Мишани

И тут Зеев рассказал ему о своем звонке в полицию. Он говорил об этом в цветистых выражениях, будто излагал новости по телевизору. Авраам Авраам вышел из кабинета, чтобы проинформировать Илану и проверить, когда точно поступил тот звонок и что было сказано – хотя он этого и не забывал. Звонок был в день его рождения, и ему доложили о нем, когда он был у родителей, в последний раз, когда он к ним заходил.

– О чем это, по-твоему, говорит? – спросила Илана, и Авраам уверенно ответил:

– Что я был прав. Что мое чутье меня не подвело. Что учитель связан с этим делом гораздо сильнее, чем он втирал нам до сих пор.

Инспектор опасался того, что может обнаружиться в процессе расследования, но тут почувствовал взлет настроения. Он был прав. Это дело вернулось к нему, и оно не затрагивает родителей Офера.

– Что ты собираешься с ним сделать? – поинтересовалась Лим.

– Еще не знаю. Продолжу допрос… И потом, думаю, стоит его задержать – для начала, за создание помех в ведении дела. Стоит выдать ордер на обыск его квартиры и проверку компьютера. Возможно, у него в школе есть свой кабинет. Я это проверю.

Тут Авраам вспомнил, что оставил учителя в своем кабинете, не отобрав у него мобильник.

– Ставь меня в известность, как продвигаешься и нужна ли тебе помощь, – сказала Илана.

Когда инспектор снова вошел в кабинет, Авни стоял у полок на стене и разглядывал картонные папки. Учитель удивленно повернулся к нему. Папки с делом Офера там не было – Авраам Авраам накануне забрал ее домой, а утром положил в ящик стола.

Полицейский включил диктофон и попросил Зеева снова сделать свое признание.

Каковы были его предположения на этой стадии расследования? Он старался не давать надеждам обгонять информацию, которая вдруг пришла к нему, – но как совладать с собой после двух с половиной недель пустых поисков и бесконечных мелких провалов, сопровождаемых ощущением, что дело ускользает у него из рук, и со все возрастающим страхом за судьбу Офера! Необходимо было допросить Авни, не делая поспешных выводов. Следователям положено быть готовыми к любому повороту событий, но Авраам верил, что его пальцы наконец ухватились за кончик нити, и это было сильнее инспектора. Помог ли Авни Оферу где-то спрятаться? Это вариант номер один. Вариант второй – более пугающий… Полицейский смотрел на сидящего напротив него учителя, изучал его комплекцию и глаза – и все еще не мог прийти ни к какому выводу.

Допрос учителя принимал самые разные обороты, крутясь и вертясь так, чтобы вытряхнуть из него информацию и подорвать его самообладание. Авраам попробовал застать его врасплох, спросив про ранец Офера, и припугнуть короткими прямыми расспросами про семью. Но ему показалось, что запугивать Авни не стоит. Лучше создать ощущение, что его ценят и понимают. Без всякой предварительной подготовки он спросил учителя, не кажется ли ему, что Офер его любит, и почувствовал, что Зеев клюнул на эту приманку. Потом инспектор стал вбивать ему в голову, что это Офер потребовал прекратить частные уроки, и почувствовал, что Авни продолжает терять уверенность в себе, что он готов расколоться и рассказать нечто, что рассказывать не собирался. Полицейский уже предвкушал победу, почти уверовав в собственную интуицию, – вот-вот он докажет, что это Шрапштейн с Иланой просчитались, а он прав… Как вдруг Зеев рассказал ему про письма. Аврааму потребовалось время, чтобы прийти в себя после этого.

Он снова вышел из кабинета, позвонил Маалюлю и спросил, слышал ли тот про анонимные письма, посланные родителям Офера в те дни, что он был в Брюсселе. Элиягу ничего не знал.

– Ты о чем? – спросил он. – Что за письма?

Но Авраам Авраам уже отключился и без стука вошел в кабинет к Шрапштейну. То, что происходило в тот момент у него в голове, было самой настоящей паникой.

– Скажи, пока я был в Брюсселе, родители Офера пытались с тобой связаться? – спросил он Эяля, и тот ответил отрицательно. Он понятия не имел, про какие такие письма его спрашивают.

Затем Авраам вышел покурить перед входом в участок. После двух знойных дней наступило свежее, почти прохладное утро. Где-то неподалеку, у ворот Технологического колледжа, он увидел какую-то женщину – она обернулась в его сторону и исчезла. Может, это была жена Авни?

Инспектор заколебался, думая, что сказать по телефону Илане.

– И к какому же выводу ты пришел? – спросила Лим, когда он все рассказал, будто хотела, чтобы это произнес он, а не она.

– Что, по-видимому, родители умолчали про эти письма, а почему, я не знаю. Но они скрыли от нас информацию.

– А ты на сто процентов уверен, что он положил эти письма в их почтовый ящик?

Авраам поколебался, перед тем как ответить.

– Думаю, что да, – сказал он наконец. – Зачем бы ему признаваться в таком поступке, если он его не совершал?

Через полчаса Илана уже была в участке и взяла у него черновики писем.

Так как в его кабинете сидел Зеев Авни, они сгрудились в обдуваемой вентилятором комнате Шрапштейна – Илана настояла на том, чтобы ввести его в курс дела.

По ее просьбе Авраам коротко описал Авни. Тридцать пять лет, женат, имеет маленького сына. Чуть больше года живет в многоквартирном доме на улице Гистадрут. До этого жил в Тель-Авиве, где и поныне преподает английский в гимназии. Зимой, в течение четырех месяцев, давал Оферу частные уроки и утверждает, что между ними установились дружеские отношения. Возможно, представления о реальности у него малость искаженные. Во время разговора выяснилось, что Офер попросил его прекратить эти уроки. Авни уверяет, что с первого дня расследования им овладело некое неодолимое желание в него вмешаться. Поэтому через два дня после начала поисков он позвонил в полицию и передал ложную информацию – так он сказал – по поводу того, где находится тело Офера. По этой же причине Авни начал писать эти письма. А еще он принимал частичное участие в поисках. Все сказанное объясняет причину, почему у Авраама Авраама зародились против него подозрения. Он производит впечатление человека весьма неуравновешенного, слова которого следует проверять, – и в то же время вроде бы не лжец. И про телефонный звонок, и про письма он сообщил по собственной инициативе.

Потом они заговорили о родителях Офера.

Шрапштейн был против предложения Иланы потребовать ордер на обыск в их квартире, чтобы найти эти письма или другие свидетельства, говорящие о попытках запутать следствие.

– Если они эти письма уничтожили, нам капец, потому как они поймут, что мы сомневаемся в их версии, и примут меры предосторожности, – сказал он. – Может, посадить их для дознания на двое суток?

Авраам Авраам хотел было возразить, но почувствовал, что утратил право голоса. Илана же колебалась.

– Слишком рано, – сказала она. – Я не могу вот так, за здорово живешь, арестовать родителей пропавшего подростка. Даже если они и получили эти письма. Кроме слов этого учителя, у нас никаких доказательств. А он-то ведь однажды дал полиции ложную информацию! Я тоже не знаю причины, почему они не сообщили об этих письмах – может, просто по глупости и ни по какой другой причине.