Рождение таблетки. Как четверо энтузиастов переоткрыли секс и совершили революцию - Джонатан Эйг

За несколько часов до речи Пинкуса выступил М. Ч. Чжан. Будучи ближайшим сотрудником Пинкуса, Чжан все же полагал, что босс чересчур торопится, объявляя победу. Он считал, что понадобится время на доказательство, что все работает. У него было и более принципиальное сомнение: он считал, что таблетка для ежедневного применения для подавления овуляции может оказаться неверным решением. Даже если цена таблетки резко снизится, непонятно, будет ли она достаточно дешева и удобна для женщин из самых низов. У него были серьезные подозрения, что от таблетки, которую следует глотать двадцать один раз в месяц, больше всего выиграют фармацевтические компании. Женщины многие годы будут сидеть на крючке ежедневного приема пилюль. Пинкус старался развеять его опасения. Выгода фармацевтических компаний, утверждал он, – «неизбежное зло». Таблетка может не быть идеальной, но работу она проведет мощную.

Чжан в это так до конца и не поверил, как можно было понять из его доклада в Токио. «До тех пор пока мы не узнаем больше о механизмах оплодотворения и репродуктивной физиологии, – сказал он на-английском с сильным акцентом, – найти эффективное средство ими управлять можно лишь методом проб и ошибок».

Уже прошел почти месяц, как Сэнгер обещала новый прорывный способ контроля рождаемости, но до сих пор участники конференции слышали только, что ничего подобного на горизонте нет. Аудитория, ожидавшая доклада Пинкуса, по понятным причинам ощущала недоумение. Во всяком случае, было очень любопытно, что он скажет.

Так есть волшебная таблетка или нет ее?

Пинкус взошел на трибуну без малейших признаков тревоги. «Другого такого настолько уверенного в себе человека я в жизни не знала, – говорила его дочь Лора. – Ничто его не обескураживало – он всегда знал, что у него все получится».

Пинкус начал с того, что повторил кое-что за Чжаном: что синтетические аналоги прогестерона эффективно предупреждают беременность у лабораторных животных. Он назвал разные вещества и сравнил их эффективность. По его словам, лучшие результаты обещали норэтиндрон и норэтинодрел. Далее он изложил подробности испытаний на людях, проведенных Джоном Роком в Бостоне и другими учеными в Пуэрто-Рико. Он не подчеркивал малые размеры подопытных групп, но ясно дал понять, что исследования предварительные. Необходимо провести больше экспериментов – и скоро они будут проведены. Он подчеркнул, что препараты до сих пор не проявили вредных побочных действий у животных – отсюда большая надежда, что у людей побочных действий тоже не будет. Он говорил твердо, сверкая глазами из-под кустистых бровей и размахивая руками. Может быть, не все им сказанное было понятно присутствующим неспециалистам, но в любом случае сказано оно было твердо.

Пинкус продолжал:

Сейчас мы не можем на основании наших наблюдений назвать ни идеального противозачаточного средства, ни идеального способа его введения. Но мы заложили фундамент для содержательного исследования проблемы на объективных основаниях… В тонко сбалансированные последовательные процессы, участвующие в нормальной репродукции млекопитающих, явно можно вмешиваться. Наша цель – нарушить их таким образом, чтобы не нанести вреда физиологии организма. Эта цель несомненно будет достигнута с помощью тщательного научного исследования.

Шляпы в воздух не полетели. Овации стоя тоже не было – одни вежливые хлопки.

Вынудило ли Пинкуса воздержаться от излишне смелых заявлений присутствие таких людей, как Солли Цукерман и Алан Паркс? Решил ли он внять предостережениям Джона Рока? Или он просто делал то, что сделал бы достойный ученый: продемонстрировал данные и позволил им говорить за себя?

Обещанные Сэнгер статьи с громкими заголовками так и не вышли. Доклад Пинкуса был встречен почти полным молчанием прессы и даже некоторым скепсисом со стороны коллег.

«Какими бы многообещающими ни казались на первый взгляд наблюдения, описанные доктором Пинкусом, – сказал Цукерман, – справедливо, по-моему мнению, было бы заключить, что они не приводят нас настолько близко к цели наших исследований, насколько нам хотелось бы».

Цукерман отметил, что он в тридцатых годах изучал действие прогестерона и эстрогена на яичники обезьян. В этом не было ничего прорывного. Единственной новостью, по мнению Цукермана, стало то, что Пинкус вложил эти гормоны в пилюлю. В том, чтобы сделать контроль рождаемости более доступным, пилюля могла оказать огромную помощь, но это не будет иметь значения, если состав окажется небезопасным или ненадежным.

«По поводу проявления побочных эффектов у людей нужны доказательства получше, – сказал Цукерман собравшимся в Токио. – Мне кажется, недостаточно свидетельств отсутствия нежелательных побочных эффектов, полученных в экспериментах над животными, чтобы считать, будто они не возникнут у людей. Чтобы делать сколько-нибудь уверенные выводы, настоятельно необходимо провести более продолжительные наблюдения».

Покинув Токио, Пинкус завершил свой тур по Азии вместе с Маргарет Сэнгер, своей женой и еще несколькими спутниками. Впервые он погрузился в мир Сэнгер: сельские повитухи, врачи и женщины на их попечении; матери, растящие больше детей, чем могут прокормить; братья и сестры, спящие по восемь человек в одной кровати; местные и национальные лидеры, определяющие политику планирования семьи. Возможно, все это напоминало ему о работе, которой занимался его отец в коммуне в Нью-Джерси: обучение людей сельскому хозяйству, использование науки для облегчения жизни бедняков. Этим и была ценна его работа.

Спустя несколько лет в письме другу, знавшему его отца, Пинкус напишет, что путешествия по Дальнему Востоку изменили его отношение к собственной работе. Он начал осознавать, «как немногие драгоценные факты… [найденные] в лаборатории, могут изменить жизнь людей во всем мире, внести порядок в хаос, дать надежду отчаявшимся, вернуть жизнь умирающим. Иногда люди осознают, что это и есть волшебство и тайна нашего времени, но чаще они этого не замечают».

Не в его власти было решать, осознают люди волшебство его работы или не заметят его. Его дело было простое – изучать, обучать и надеяться на лучшее. Но к счастью для него как раз в то время борьба за контроль рождаемости вливалась в более широкое движение за социальное равенство и женские права, хотя мало кто это понимал. И это движение за равенство способствовало мировому признанию работы Пинкуса.

К осени одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года люди – и особенно женщины – больше, чем когда-либо доселе, начали отстаивать право распоряжаться своим телом и своей жизнью. Белые замужние женщины из среднего класса создавали в своих пригородных домах уют, рожали и растили детей – побольше детей, как предписывал тогдашний стереотип. Но совсем не все пригородные домохозяйки в фартучках были этим довольны. А ведь были еще женщины небелые, незамужние, не из среднего класса и не в пригородах живущие – и у них были собственные причины для недовольства. Молодые чернокожие женщины переезжали с Юга на Север, иммигрантки прибывали из дальних стран – они обживались в незнакомой среде, полной новых возможностей и новых опасностей. Умные молодые незамужние женщины конкурировали с мужчинами за места в правовых и медицинских школах. У чернокожих женщин с Дальнего Юга, иммигранток, студенток колледжей, мечтавших о профессии, была одна общая черта: понимание, что гонка за возможностями требует независимости, а быть независимой означало избегать материнства – или, во всяком случае, откладывать его.