Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

— Возможно, тебе подошла бы Испания. Она ведь в Европе, самый западный край Западного халифата. Две религии там легче уживаются. Есть несколько учащихся-христиан из Франции. В таких городах, как Кордова, Толедо, Севилья мусульмане открыли большие университеты. Если ты окончишь один из них, то станешь признанным ученым. И хотя попасть в Испанию не так-то легко, это все же куда легче, нежели предпринять путешествие в Персию.

— А почему же вы сами не отправились в Испанию?

— Да потому, что евреям и в Персии позволяют учиться, — усмехнулся Мерлин. — А мне хотелось коснуться края одежды Ибн Сины.

— Я не желаю отправляться на край света, — нахмурился Роб, — чтобы сделаться ученым. Все, чего я хочу — стать настоящим лекарем.

Мерлин налил себе вина.

— Меня это даже удивляет, ты ведь совсем молодой теленок, а наряд носишь из дорогой ткани, и оружие у тебя такое, какого я не могу себе позволить. Жизнь цирюльника имеет свои преимущества. Зачем же тебе становиться лекарем, когда это потребует труда куда большего, а доставит ли богатство — неизвестно?

— Меня научили лечить некоторые хвори. Я умею отхватить искалеченный палец так, что останется аккуратная культя. Но ко мне приходит и отдает свои деньги множество людей, а я и понятия не имею, чем им помочь. Я профан. Все время говорю себе: многих можно было бы спасти, если бы я знал больше.

— Ты можешь десять или двадцать жизней посвятить изучению медицины, и все равно к тебе будут обращаться люди, чьи болезни суть загадка, ибо горькое чувство бессилия, о котором ты говоришь, неразрывно связано с ремеслом врачевателя, с этим приходится мириться. И все же ты прав: чем больше учился лекарь, тем лучше он знает свое дело. Своему желанию ты дал лучшее объяснение из всех возможных. — Мерлин задумчиво осушил чашу. — Если арабские школы не для тебя, то надо искать среди английских лекарей, пока не найдешь лучшего из малосведущих. Возможно, кого-нибудь убедишь взять тебя в ученики.

— А вы знаете кого-то из таких лекарей?

Если Мерлин и уловил намек, то ничем этого не показал. Лишь отрицательно покачал головой и поднялся на ноги.

— Каждый из нас честно заработал отдых, а завтра мы вернемся ко всем вопросам со свежей головой. Доброй тебе ночи, юный цирюльник.

— Доброй ночи и вам, мастер лекарь.

* * *

На завтрак они ели на кухне горячую гороховую кашу и снова слушали благословения на древнееврейском языке. Семья собралась за столом вместе, исподволь разглядывая Роба, а он внимательно изучал их. Мистрис Мерлин по-прежнему была очень сурова, а в свете начавшегося дня у нее на верхней губе стала видна жидкая полоска темных волос. Вьющиеся волосы виднелись из-под рубах Беньямина Мерлина и его сына Руила. А каша была отменная.

Мерлин вежливо осведомился у Роба, хорошо ли тот провел ночь, потом добавил:

— Я размышлял о нашем разговоре. К сожалению, мне не приходит на ум ни один из лекарей, кого я мог бы рекомендовать тебе в качестве хозяина и примера для подражания. — Жена подала на стол корзину крупных ягод черной смородины, и Мерлин просиял: — Ах, ты непременно должен отведать ягоды с кашей, они придают ей совсем особый вкус.

— Мне бы хотелось, чтобы вы взяли меня в ученики, — сказал Роб.

К его огромному разочарованию, Мерлин отрицательно покачал головой.

Роб быстро проговорил, что Цирюльник обучил его многому:

— Вчера я ведь пригодился вам. А вскоре мог бы сам навещать ваших больных в суровую погоду, и вам стало бы легче.

— Не пойдет.

— Но вы же видели, что я понимаю в лечении, — не отставал от него Роб. — Кроме того, я силен и могу выполнять тяжелую работу, какая только потребуется. Ученичество сроком на семь лет. Или даже больше, как вы сами пожелаете. — От возбуждения он вскочил на ноги, нечаянно толкнув стол и расплескав кашу.

— Это невозможно, — отвечал ему Мерлин.

Роб ничего не мог понять. Он не сомневался, что понравился Мерлину.

— Неужто у меня нет необходимых способностей?

— Способности у тебя отличные. Я видел, как ты работаешь, и могу заключить: из тебя выйдет отличный лекарь.

— Тогда в чем же дело?

— В этой стране, которая строже всех блюдет христианские законы, мне просто не позволят стать твоим хозяином.

— Кому до этого есть дело?

— Здешним священникам. Я давно им подозрителен: воспитывали меня французские евреи, а в академии обучали мусульмане. Священникам кажется, что здесь пахнет заговором опасных языческих течений. Они с меня глаз не спускают. И я со страхом ожидаю того дня, когда мои слова истолкуют как волшбу или когда я позабуду окрестить новорожденного.

— Но если вы не хотите взять меня в ученики, — сказал Роб, — то хотя бы посоветуйте такого лекаря, к которому следует обратиться.

— Я же сказал тебе, что никого посоветовать не могу. Впрочем, Англия велика, в ней много не знакомых мне лекарей.

Роб поджал губы, а его рука легла на рукоять меча.

— Вчера вечером вы советовали искать лучшего из малосведущих. Кто самый лучший лекарь из тех, кого вы знаете?

Мерлин вздохнул и стерпел угрожающий тон гостя.

— Артур Джайлс из Сент-Айвса, — холодно ответил он и вернулся к прерванному завтраку.

Роб вовсе не собирался вытаскивать меч из ножен, но жена лекаря не сводила глаз с оружия и не сумела подавить дрожи и глухого стона, уверившись в том, что сбывается ее мрачное пророчество. Руил и Ионафан смотрели на него печальными глазами, а Захария начал плакать.

Робу стало не по себе из-за того, что он вот так отплатил им за гостеприимство. Он попытался как-то извиниться, это не получилось, и в конце концов он просто отвернулся от еврея-французишки, все хлебавшего свою кашу, и выбежал из дома.

Еще несколько недель назад Роб стал бы искать избавления от стыда и злости на дне кубка, однако теперь он уже научился относиться к выпивке с осторожностью. Для него стало очевидным: чем дольше он воздерживается от вина, тем острее чувствует волны, исходящие от людей, когда он берет их за руки, а этому дару он придавал все большее значение. Поэтому вместо того, чтобы пьянствовать, он провел день с женщиной — на полянке в лесу у берега Северна, в нескольких милях от Вустера. Нагретая солнцем трава была почти такой же горячей, как и их кровь. Женщина была подручной у портнихи: бедные пальцы сплошь исколоты иглой, костлявое хрупкое тело, ставшее скользким на ощупь после того, как они искупались в реке.

— Майра, ты стала прямо как угорь, — крикнул ей Роб, и на сердце у него полегчало.

Плавала она как рыба, а вот он был неуклюжим, напоминая в толще зеленоватой воды какое-то морское чудище. Она раздвинула Робу ноги и проплывала между ними, а он в это время поглаживал ее бледные, с туго натянутой кожей, бока. Вода была прохладной, но они дважды предались любви на разогретом берегу, и весь гнев вышел из Роба. Между тем Лошадь в нескольких шагах пощипывала травку, а Мистрис Баффингтон тихо сидела, наблюдая за ними. У Майры были маленькие острые груди и куст шелковистых каштановых волос. Скорее слабая поросль, чем куст, подумал Роб с кривой усмешкой — она походила не столько на женщину, сколько на девочку, хотя с мужчиной была не впервые, в этом сомнений не было.