Седло для дракона - Дмитрий Емец

Она подняла волосы, и Витяра увидел сбоку шеи красный счес от арбалетного болта.

– Чуть в сторону – и я бы правда стала ангелом! – сказала Оля, возвращаясь к любимой теме.

– От ты дуся! А ты-то иб зачеб? – воскликнул Витяра.

– Год назад я кое-что нашла в лесу. Мне тогда было паршиво. Я со всеми перессорилась. Убежала с дачи и пошла в город пешком. И тут…

Воображение Витяры нарисовало старую шныровскую сумку, валяющуюся в овраге. Такое изредка, но все же случалось. Преследуемый шныр швырял сумку с закладкой в лес, ведьмари ее не находили, и закладка со временем – иногда через несколько десятилетий – попадала к кому-то из обычных людей.

– Нет, – сказала Оля, когда он это озвучил. – Не было никакой сумки! Был маленький плоский камешек, из которого пророс цветок!

– Вдутри кабдя?

– Из камня. Прямо в него корни пустил. Белый цветок с алой сердцевиной. Я подняла этот камень и… В общем, тем же вечером я обнаружила, что могу лежать в ванне на дне и не дышать… Ну а прочее уже выяснилось, когда мы поехали на море.

Оля имела неосторожность рассказать маме, а мама у Оли была женщина беспокойная, с большим запасом двигательных сил. Вместо того чтобы обрадоваться, что ее дочь теперь ныряет лучше всякого водолаза, она принялась бегать с Олей по врачам и, отлавливая их за карманы халатов, умолять вылечить ее дочь. Эта пытка длилась около двух месяцев. Олю как эстафетную палочку передавали из рук в руки, от специалиста к специалисту.

Вначале это были обычные больницы, с заурядными бетонными заборами, вечным запахом супа в коридорах и сонным охранником на посту, который пропускал всех при условии, что у него ничего не спрашивали. Под конец же Оля оказалась в закрытой клинике с камерами на ограде, двумя шлагбаумами на въезде и невозможностью даже сходить в туалет, если у тебя нет карточки доступа. Здесь Оля зависла почти на месяц. В дополнение к обычным анализам ее просвечивали множеством разных способов, особенно интересуясь легкими, а один не в меру любопытный медик даже собирался взять у нее иглой спинномозговую жидкость, заверяя, что это будет «небольненько и преполезненько! Точно комарик укусит – чук-чук!».

Попутно Олю заставляли нырять в бассейне, обвешивая ее всевозможными датчиками, чтобы определить, что происходит с кислородом в ее крови. Когда же Оля отдыхала, возле нее роем вились психологи, интересовавшиеся всем подряд, начиная от ссор с мамой и заканчивая ее отношением к цветной капусте. Неприметные дяденьки в штатском, нередко их сопровождавшие, вскользь интересовались, слышала ли Оля что-нибудь о боевых пловцах и смогла бы она, чисто теоретически конечно, подплыть к американскому авианосцу и пооткручивать у него на днище все гайки.

Оля тихо зверела и вынашивала планы, как ей сбежать из клиники, когда однажды днем в палате у нее появился добрый и ласковый старичок. Вместо синих халатов, которые были тут на всех сотрудниках, на старичке халат был белым. Работавшие в клинике медики старичка побаивались, во всяком случае стоило ему войти и слегка нахмуриться, как они спешили покинуть палату. Оля даже не стала выяснять, кто этот старичок. Она уже так привыкла к тому, что к ней по десять раз в день заходят непонятные люди, сопровождаемые еще более непонятными людьми, что даже и не напрягалась, как кого зовут.

Следуя своей методе, старичок обволакивал Олю любовью. Ему было интересно про нее совершенно все, чуть ли не чем был набит плюшевый мишка, которому она в четыре года сделала кухонным ножом операцию.

– Так это было харакири или аппендицит? Впрочем, какая теперь разница? Зато как брутально! Ах! Ах! – восхищался он.

Старичок анализов никаких не брал и с иголкой в позвоночник не лез, зато много расспрашивал про цветок, проросший в камне. Причем его не столько камень волновал, сколько цветок. Умолял зарисовать его, уточнял, что стало с цветком после того, как Оля взяла камень: сорвала она его или оставила, где он был. Были ли у цветка семена? Не сидел ли на нем какой-нибудь мотылек? Сможет ли она найти в лесу это место? Про шныров старичок Оле не рассказывал. Лишь однажды, объясняя ей, что в ее даре нет ничего пугающего, вскользь пролепетал, что вот есть такие шныры, которые ищут закладки и ни с кем ими не делятся, и есть три форта правдолюбцев, которые пытаются по мере сил бороться с этой несправедливостью.

Олину маму старичок совершенно очаровал. Очаровал настолько, что, когда через несколько дней Оля запустила в него горшком с геранью, мама рассердилась и заявила, что Оле надо лечить нервы. Ну подумаешь, он хотел прикоснуться к ее лбу каким-то оплавленным камнем! Объяснял же, что это метеорит из глубин Вселенной, который нормализует биополе! «Не хочешь быть здоровой – не будь! Цветами-то зачем швыряться?» Этого Оля объяснить не могла. Понять же, что оплавленный камень вызвал у нее животный ужас, мама не пожелала.

А еще через день Оля, подглядев во время прогулки, что охрана у шлагбаума никогда не проверяет багажник машины главного врача, дождавшись первого же удобного случая, забралась в него. Так ей удалось сбежать из клиники. И вот уже полгода она странствует. Недавно, надеясь, что ее больше не ищут, попыталась осторожно заглянуть домой – и чудом спаслась от лап берсерков. Значит, добрый старичок ее не забыл.

Сейчас лето, и она старается больше времени проводить в воде. Оказалось, что по Яузе, Москве-реке и каналам можно попасть, в принципе, куда угодно.

– Москва – порт пяти морей! – гордо объяснила она Витяре, после чего со вздохом добавила, что, конечно, этот порт могли бы устроить где-нибудь и поближе к теплым странам.

– А зибой ты где живешь? Весдой? Холоддо же в воде, пусть и в гидрике, – сказал Витяра.

– Само собой, – согласилась Оля. – Я с девушкой одной на пляже познакомилась. Снимаем с ней вместе квартиру. Ссорились уже, конечно, не раз. Она, как бы это деликатнее сказать, жаворонок. Просыпается в пять утра и начинает все мыть, пылесосить, мебель переставлять. Чего я только не делала… И снотворное ей в чай подливала! Все равно вскакивает!

– А ты, кодечдо, сова? – сказал Витяра.

– Ага. Я в пять утра только ложусь!.. Зато до пяти утра меня буянить тянет! Гимнастикой занимаюсь, музыку слушаю!

– Беддая соседка! – посочувствовал Витяра. – А чего вы с дей де расселитесь?

– Имеет и плюсы, – признала Оля. – Во-первых, я в этой квартире вообще на птичьих правах. То есть только половину денег плачу, а так никто обо мне ничего не знает. Даже хозяйка… Она где-то во Франции живет, и мы ей раз в месяц денежки на карточку переводим. Второй плюс, что окна выходят прямо на причал. Но лодки и яхты там только летом бывают! Весной, осенью вообще пустота… Ни одного человека не встретишь. И, наконец, третий плюс, что мы с соседкой почти никогда не видимся! Она – царица дня, я – царица ночи. А ругаемся через записки на холодильнике! «Не жри мои котлеты!» и все такое в этом роде.

Убедившись, что берсерков на берегу нет, Витяра и Оля выбрались из камыша и отправились в сторону, куда показывал поворотом головы дедушка Ленин. Видимо, вождю были известны все местные магазины. Витяра бежал впереди и, подскакивая к каждому рыбаку, любознательно спрашивал: