Три изысканных детектива - Клод Изнер

— Камеристка? Вы говорите о Люси Робен?

— Да! Когда труп с татуировкой в виде божьей коровки, фигурально выражаясь, упал ему прямо в руки, инспектор Перо вспомнил о вашем неожиданном визите в полицейский участок Седьмого округа. Мадам дю Уссуа, которую я пригласил на опознание после того, как Бертиль Пио рассказала мне об исчезновении Люси Робен, подтвердила, что утопленница — ее камеристка.

— Что ж, тайна раскрыта. Тривиальная любовная история, — заметил Виктор, но тут же пожалел о своих словах: инспектор вытащил из кармана хорошо знакомую ему вещь.

— А это, по-вашему, что такое? Нашли рядом с телом человека, упавшего с Июльской колонны.

Виктор, стараясь изобразить удивление, посмотрел на погнутый маленький треножник.

— Понятия не имею…

— Нет, вы когда-нибудь окончательно выведете меня из себя… Кто такой Фортунат де Виньоль, вы тоже понятия не имеете?

— Разумеется нет.

— Я показал ему этот предмет — после того как его дочь заявила, что не знает, что это такое. Так вот, он подпрыгнул на месте и сказал, что узнает сокровище тамплиеров, о существовании которого он вам говорил. По его словам, это — часть некой проклятой чаши, спрятанной в глубине старого шкафа… как вы думаете, кем?

— Сдаюсь. Говорите.

— Великим магистром ордена, самим Жаком де Моле! Когда я упомянул ваше имя, месье де Виньоль принялся что-то сконфуженно бормотать про «шикарные картинки» — я цитирую — в обмен на услуги, имеющие отношение к вышеупомянутой чаше. Кухарка Бертиль Пио подтвердила его слова и добавила, что по просьбе хозяина относила письмо фотографу с улицы Сен-Пер. И после этого вы еще продолжаете утверждать, что ничего не знаете о чаше?

Виктор надолго задумался, а потом со вздохом признался:

— Вы правы, я имею ко всему этому отношение.

— Мошенник! Жулик! Лицемер! — взорвался инспектор. — Я не поверил Фортунату де Виньолю насчет сокровища тамплиеров — он же чокнутый, это очевидно! Но вы и ваш помощник Жозеф явно искали то, что было украдено у вас из квартиры! Рауль Перо доложил мне об ограблении.

— Инспектор, Кэндзи действительно был очень расстроен пропажей «Французского кондитера» и «Правил выживания» барона Стаффа, но я клянусь, что…

— Избавьте меня от ваших клятв. Я более чем уверен, что если этот загадочный предмет возбудил ваше любопытство, значит, вы определенно с ним связаны. Но всякий раз, когда пытаюсь поговорить с вашим окружением, я наталкиваюсь на стену молчания! Все держат язык за зубами, все! Даже дочь вашего компаньона и кузен этой мадам дю Уссуа!

Инспектор Перо сунул треножник обратно в карман, делая вид, что отказывается от попыток распутать тайну, но Виктор понимал, что это лишь передышка перед новой атакой, поэтому и глазом не моргнул, когда инспектор, подойдя к нему вплотную, четко проговорил:

— Ахилл Менаже.

— Это кто-то из ваших знакомых? — с невинным видом переспросил Виктор.

— Старьевщик с улицы Нис. Девятый округ. Кто-то анонимно позвонил моему коллеге Раулю Перо и сообщил об убийстве Менаже. Пуля в сердце. Третья жертва, убитая аналогичным способом. Приехав, полицейские обнаружили, что в доме Менаже все перевернуто вверх дном и в его лавке тоже кто-то побывал. Но он торговал только грошовым барахлом. Так что же искал убийца?

— Может, вы это выясните, инспектор?

— Мы допросили юную неаполитанку, шарманщицу, которая жила в доме Менаже, а потом внезапно перебралась в Латинский квартал. Увы — добрая дюжина студентов и местных поэтов утверждают, что плясали с ней сардану[123]в день убийства.

— Сардану? Вряд ли. Скорее сальтареллу.[124]

— Не перебивайте! Когда я упомянул о вас, итальянка смутилась. Но и от нее я не добился ни слова! Она тоже что-то скрывает! Вы что, опаиваете женщин любовным зельем, чтобы сделать своими соучастницами?

— Наверное, все дело в моем природном обаянии, — скромно потупил взор Виктор.

Инспектор грозно воздел кверху указательный палец.

— Ничего, я найду горшочек с розами,[125]попомните мое слово! И тогда вам придется несладко!

Лекашер нахлобучил меховую шапку и направился к двери. У порога он обернулся:

— Ваша рана причиняет вам страдания?

— Нет. Только когда смеюсь.

— В таком случае желаю вам отлично повеселиться.

— Благодарю, инспектор. А вы все еще разыскиваете оригинальное издание «Манон Леско»?

Инспектор подобрел.

— А у вас оно есть?

— Насколько мне известно, нет. Но я постараюсь о нем разузнать.

Дверь захлопнулась. Виктор прикрыл глаза: этот визит его порядком утомил. Он обдумал услышанное от инспектора. Итак, Лекашеру неизвестно еще о двух убийствах: леди Пеббл и Леонара Дьелетта. Бертиль Пио не рассказала об интересе Жозефа к кварталу Доре. Картинка пока не складывалась, в ней не хватало отдельных фрагментов: в частности, причины такого пристального интереса убийцы к чаше. Быть может, удастся выяснить что-нибудь у Габриэль дю Уссуа… Надо нанести ей визит.

Несмотря на резкую боль, Виктор откинул одеяло и встал, но тут дверь тихо отворилась.

— Я так и знала! Как только полицейский ушел, ты решил удрать. Доктор Рейно запретил тебе подниматься! — воскликнула Таша.

Виктор с обреченным видом улегся обратно в постель.

— Я всего лишь хотел размяться, у меня все тело затекло.

Таша поправила одеяло и погладила Виктора по щеке, разрываясь между гневом и нежностью.

— Тебя могли убить. Почему ты так неосторожен? Ты меня больше не любишь? Представь, каково бы мне было, если бы с тобой что-то случилось?

Ее голос дрогнул, и Виктора это тронуло. Справившись с волнением, он произнес:

— Не надо, Таша. Ты не настолько привязана ко мне. Если бы я умер, ты бы утешилась довольно быстро. Расстроилась бы, конечно, но… Я прочитал вот это. — И он протянул ей сложенный вчетверо листок бумаги.

Она испугалась. Что он себе напридумывал?

— Виктор, ты с ума сошел!

— Нет, дорогая, я в здравом уме. Ты часто встречаешься с художниками… многих давно знаешь, они сыграли определенную роль в твоей жизни. Ничего удивительного, что ты не смогла окончательно порвать… например, с Гансом.

— Ганс?! При чем тут он?

— Я повторяю: ты свободна. И вольна распоряжаться собой. И, хотя мне трудно это принять, я сознаю, что не имею никакого права на… Что с тобой?

По мере того, как он говорил, на ее лице расплывалась улыбка. Она расхохоталась, потом расплакалась.