Русский дневник солдата вермахта. От Вислы до Волги. 1941-1943 - Курт Хохоф

тракторам пришлось отволакивать назад большое количество разбитых орудий. Чтобы восстановить положение, из-под Харькова пришли два танковых полка для нанесения контрудара. Мы тревожились за людей нашего взвода, воевавших под Великой Бабкой, но о них ничего не было слышно. Оттуда доносились только грохот орудий днем и стрекотание пулеметов ночью.

Позже верхом на лошадях объявились Дзуроляй и Фербер. Но и они не могли сказать ничего нового о том, что происходило в районе Великой Бабки. Зато многое порассказали о своих ощущениях от бомбежки в Чугуеве, под которую они попали.

– Куда попали бомбы? – интересовались мы.

– Это была самая настоящая ковровая бомбардировка! – заявил Дзуроляй. – Увидев этот ужас, мы вскочили на лошадей и были таковы.

– Пострадали только склады, – уточнил Фербер. – Больше ничего важного.

– Склады? – вмешался бывший румынский унтер-офицер. – А вы не видели, как из рухнувших стен потек мед, а местное население, подкравшись, стало слизывать с них образовавшуюся сладкую массу? Они ведь голодают, черт побери! Голодают! Выпекают хлеб из картофеля, который добывают при помощи кирки из промерзших насквозь буртов. В Харькове за буханку хлеба можно выручить настоящий золотой рубль[104].

Затем из 2-го батальона прибыл Рюкенштайнер и сообщил:

– Перед проволочным заграждением залегли 300 русских солдат, поскольку их атака захлебнулась. Русские больше не стреляют, мучаются от холода и голода. Они не решаются отойти назад, пьют воду прямо из луж и просят, чтобы им дали хлеба. Каждую ночь ожидается, что этот отряд перейдет на нашу сторону. Среди них много представителей других народов: сибиряков[105], монголов, тунгусов, которые имеют о нас понятие только понаслышке.

Рюкенштайнер распалялся все больше:

– Эти, зная, что с ними воюет весь мир, тем не менее ухлопают тебя в два счета. Лейтенант Эгберт, поднявший наших людей в атаку, погиб и теперь лежит среди них. Они раздели его догола.

Русские прорвались в Гавриловку. Прорвавшиеся были мокрыми насквозь и настолько замерзли, что сразу же, как это уже было, бросились в наши блиндажи и деревенские дома греться. Они пытались сопротивляться, когда наши, выбив прикладами окна и двери, стали выкуривать их оттуда. Противника забросали ручными гранатами. Кое-где доходило дело до рукопашной. Солдаты сражались штыком и прикладом. Возникли пожары. В одном из домов заживо сгорело по меньшей мере 20 русских солдат. В общем, атака была отбита.

24 мая, в Троицын день, северо-западнее Харькова шло танковое сражение[106]. С юга и севера до нас доносился грохот артиллерийской канонады. Полковник Дейч, приехавший посмотреть, как продвигаются дела на наших курсах, был немногословен. Задумчиво помолчав, вслушиваясь в звуки далекого боя, он произнес:

– Это не только под Харьковом, но и под Изюмом. Там нам посчастливилось окружить целых две армии[107].

На второй день Троицы в разрушенном войной здании бывшего совхозоуправления прошло богослужение, на котором присутствовал и полковник. Дивизионный священник в конце службы, основываясь на Евангелие, заговорил об одном римском военачальнике, сравнив нашу военную кампанию с крестовым походом. В ней якобы заложен глубокий смысл, поскольку речь идет о борьбе с атеизмом, главными силами которого на земле выступают Америка и Россия. Эти страны, по словам священника, по своему духовному содержанию равны, так как по большому счету одинаково стремятся к достижению максимальных материальных благ. Из его проповеди я сделал вывод, что и наша борьба обречена на провал, поскольку мы сами больше не стремимся творить добро, хотя прекрасно знаем, что призваны это делать. В конце концов, каждый сам в конкретном случае должен определяться, поступает ли он правильно.

После этого мы долго обсуждали услышанное с Циппсом в его уютном медицинском пункте, рядом с которым росли молодые деревца с блестящими гладкими стволами. Никто из нас не знал, что это за деревья. Только позже стало ясно, что это были рябины.

По случаю Троицы Циппс угостил меня спиртом из своей санитарной бутыли.

– Благослови Господь! – сказал я и выпил.

«Интересно, – пронеслось в этот момент в моей голове, – Бог тоже считает, что русские являются гораздо большими безбожниками, чем мы?»

– Знаешь, – заявил Циппс, – мне кажется, что русские как народ еще недостаточно развиты. У нас интеллигенция заняла подобающее ей место еще в XIX веке. Она начинает по-настоящему верить в Бога. Ты видел коленопреклоненного полковника во время мессы? Это шло у него изнутри, что свойственно всему нашему народу. Ведь сменилось уже несколько поколений.

– Но русские… – начал было я.

– Они отстают в своем развитии от нас, – прервал меня Циппс. – Сейчас у них насаждается материализм. Не исключено, что через пару поколений люди поковыляют за проповедующими его профессорами. Однако я уверен, что позднее у них тоже настанет эра, в которой будет главенствовать религия, как это утверждает Шпенглер. Только я не согласен, что в этом вопросе сейчас американцы опережают русских. – Он улыбнулся своей кроткой улыбкой и продолжил: – Если мы считаем, что вера в Бога является решающим фактором, то тогда больше надежд вызывает Россия. Большевизм служит своеобразной запрудой для духовной силы народа. Он частично использует ее для себя, но он не может в течение длительного времени паразитировать на ней. Рано или поздно русский народ вернется к христианской религии и станет опять набожным.

– Ты, наверное, получил соответствующие инструкции от своих друзей? – с улыбкой спросил я.

Мне никак не удавалось узнать, к какому ордену он принадлежит. Впрочем, это не удалось и в последующем.

– Нет, нет, что ты! – замахал руками Циппс. – В Риме есть специальный русский институт. Там занимаются подготовкой теологического завоевания умов в России.

– Как это?

– Ну, к примеру, занимаются подготовкой сближения церквей в догматических вопросах. Русские еще в XVII веке провозгласили как догму телесное вознесение на небо Девы Марии. В этом вопросе они нас опередили. Возможно, мы увидим, как, в свою очередь, и Рим провозгласит это в качестве догмы.

– Я слышал об этом.

– Русские воспринимают эту догму как само собой разумеющееся, а у нас она наталкивается на неприятие. Это как раз то, в чем русская ортодоксальная церковь имеет духовное преимущество. Вот что определяет ход истории, а не победы или поражения. Над нашим миром витает концепция, идущая от Девы Марии: наибольшая сила порождается женской слабостью. Возможно, такая трактовка пришла с Востока, ведь русская церковь опирается на женщин, а римская – на мужчин.

– В селе Зарожном тебе довелось принимать участие в одном празднике. Не ты ли был одним из его организаторов?

– Да. Я хотел привлечь к нам русских. Они должны узнать нас получше, а мы их. Я не мог воспрепятствовать тому обстоятельству, что их девушки ложились с нашими бедными грешниками