Мастер дороги - Владимир Аренев

Дозвонился сразу – но, как оказалось, ошибся номером. Попыток через десять понял: либо в телефоне, либо где-то на АТС глюк – каждый раз он попадал не туда и всегда – к разным людям.

«Удача любит упорных» – Данька поднялся на третий (телефонная трубка оторвана и валяется в углу), четвертый (нет гудков), пятый (щель для карточки забита металлическим долларом, который фиг выковырнешь – а судя по царапинам, пытались многие)… Шестой, седьмой и восьмой этажи радовали либо хронически короткими гудками, либо дозвоном исключительно на автоответчики, либо несмолкаемым «Нас не догонят!» из динамика. Данька нарочно дождался, пока песня отгремит, услышал угрожающее «А теперь – реклама!» и повесил трубку.

На девятом телефона не было. Лишь на подоконнике валялась смятая газета. Данька поднял ее и развернул: всё то же – пожары, наводнения, смерчи, террористы…

И лишь странное число в углу, о которое спотыкается взгляд: 25 июля 1300 года. Наверное, ошибка наборщика.

Данька осторожно сложил газету и оставил там, где взял, – на подоконнике.

Ввергаемый лифтершей на родной первый этаж, он всерьез подумывал о побеге из больницы – к ближайшему телефону-автомату.

В палате Даньку дожидался Михаил Яковлевич.

– Присаживайтесь, молодой человек, – он отложил в сторону эскиз, который внимательно рассматривал, и сделал приглашающий жест. – Поздравляю, прогресс явный и потрясающий. Я так понимаю, в ближайшее время вы собираетесь нас покинуть?

– А?.. – не совсем вежливо переспросил Данька. И с некоторым запозданием прикрыл распахнувшийся от изумления рот. О чтении Михаилом Яковлевичем мыслей «Старушки-FM» ничего не сообщали.

– Не удивляйтесь, молодой человек. Все мы знаем, как вы тревожитесь о своей Ларисе. И, разумеется, первым делом поспешите к ней, так?

– Т-так.

– Ну а я… не могу отпустить вас одного.

– Доктор, пожалуйста!..

Михаил Яковлевич поднял руку:

– Одного – не могу. Но почему бы нам с вами не прогуляться вдвоем. При том условии, что, каким бы ни оказался результат поездки, мы вернемся в больницу.

– Вы… вы что-то знаете, да?

– Знаю. Но рассказывать вам сейчас бессмысленно; потом – может быть. Итак, согласны?

Конечно, Данька был согласен! Предложи ему Михаил Яковлевич продать душу – он бы и тогда согласился, подмахнул контракт не задумываясь!

Воодушевление немного схлынуло, когда Данька и доктор, переодевшись в цивильное, вышли из корпуса. Оказалось, больница находится где-то за городом, окруженная мрачным хвойным лесом; и до ближайшей автобусной остановки…

Повезло: Михаил Яковлевич напросился в одну из карет скорой помощи, которая как раз отправлялась на вызов, и под восторженное «вау!» сирены они помчались в город.

Их высадили всего в квартале от Лариного дома.

Только Лара там уже не жила.

– Дык давно съехали, – разводил руками старичок на лавке у подъезда. – Считай, месяца два как, ага. Всей семейкой.

– А вместо них какой-то крутень вселился, – добавляли пацаны, сидевшие неподалеку. – Как вселился, так его никто и не видел. Наверное, на Канарах баб тискает, а может, грохнули его…

– Я найду, – тихо сказал Данька, когда они с Михаилом Яковлевичем вернулись в больницу, в опостылевшую палату с пачкой рисунков на тумбочке. – Я обязательно ее найду. Должны быть способы… Мало ли почему…

– Не найдете, молодой человек, – устало вздохнул доктор. – Я объясню почему, если пообещаете внимательно выслушать и постараться поверить.

– Во что?

– В ад. И в рай. В общем-то, названия не играют роли, это всего лишь ярлыки, этикетки. Так мы называем дом домом, хотя каждый представляет свой дом, и дом лондонца девятнадцатого века будет отличаться от дома киевлянина века двадцать первого.

– Я не понимаю…

– Постарайтесь, молодой человек. Начните с главного: та авария, в которую вы попали, закончилась для вас плачевно. Летально. Вы умерли.

– Весело, – отозвался Данька. – А больница и вы мне снитесь, да? Или это мой последний, растянувшийся на несколько месяцев миг перед смертью? Я читал когда-то похожий рассказ: там мужика самосвалом сбило, и он тоже вот так…

– Не так, – мягко, но настойчиво покачал головой Михаил Яковлевич. – Вы умерли – окончательно, бесповоротно. И находитесь в мире мертвых… одном из миров.

– В раю? – с горькой насмешкой уточнил Данька. – Или все-таки в аду?

– Я же говорю, таблички. Каждый получает лишь то, на что способен.

– Вы хотели сказать, «чего достоин»?

– Нет, на что способен. Все дело в воображении, – для наглядности доктор постучал себя согнутым пальцем по лбу. – Вспомните: издревле люди верили во всякого рода вальгаллы, аиды и прочие края вечной охоты. А воображение, молодой человек, великая вещь. Каждый по смерти получает то, чего ожидал. Древний викинг? – отправляйся в Вальгаллу, пировать с собратьями по оружию. Истовый христианин? – вот тебе Рай, Ад или Чистилище. Где уже поджидают единоверцы, чьими совместными усилиями и созданы эти локальные мирки.

– И в каждом – Бог, Сатана, какой-нибудь гадостный Гадес, да?

– Да. С полным набором соответствующих возможностей – но только в пределах данного локуса. Точно так же в живой клетке есть ядро, митохондрии, рибосомы и прочие составляющие. Они влияют на внутреннее содержание своей клетки, но на другие, даже ближайшие, – разве что опосредованно.

– Красиво придумано, – согласился Данька. – Но при чем тут я? С чего вы вообще взяли, что я умер и вокруг – загробный мир?

– Две причины. Первая: потому что я – я, молодой человек, – мертв. И знаю это совершенно точно. Вторая: ваша Лариса. Ну-ну, не торопитесь злиться и опровергать, я объясню все по порядку. Откуда знаю, что я умер? Да потому что, пытаясь сбежать отсюда, проделываю это каждые несколько месяцев. И всегда возвращаюсь обратно. – Он потер пальцами глаза, сильно надавливая на веки, как будто хотел по капле выжать оттуда картинки-воспоминания. – Режу себе вены, или лезу в петлю, или еще что-нибудь выдумываю. Вроде даже умираю! Испытываю настоящую боль, проваливаюсь в темное ничто… а потом прихожу в себя там же – здесь же, – в прежнем теле, в собственной квартире. Только девять дней спустя. Забавно, да? Выходит, мне выписан билет в один конец, сюда. И вернуться или просто уйти – никак. Я внятно объясняю? Нет? Ничего, скоро поймете.

Михаил Яковлевич поднялся с койки и стал ходить от окна к двери и обратно, будто тигр в узкой клетке бродячего цирка. В темноте несколько раз натыкался на спинки кроватей и табуреты, но не замечал и продолжал вышагивать.

«Как одержимый», – подумал Данька.

– Каждый получает ту загробную жизнь, которую способен вообразить. А если – не способен?! Или способен почти такую же, которой жил раньше? Если все время человека убеждали, что никакой другой, кроме той, реальной, нет, не было и не будет? Вот! – воскликнул доктор, обводя рукой палату. – Вот наш ад и рай, един в двух лицах! Именно таким я его себе и представлял: тягостное бытие, абсурдное, бессмысленное, как метания землемера из кафкианского «Замка». Погибшие насильственной смертью просыпаются в больнице, заснувшие в своей постели – просыпаются в ней же, чтобы продолжать жить, как ни в чем не бывало. Или, точнее, не-жить.