Так хочет Бог - Андрей Муравьев

Боэмунд невозмутимо заявил:

– Бог сделал выбор.

Стоявшие рядом монахи лишь констатировали очевидное.

Все прошло не так гладко. Как бы не трактовали схватку между Алардом и Костей, это был поединок, а поединки, как и Божьи суды на время похода были запрещены.

Утром их повели на допрос в канцелярию легата.

Адемар приболел, но и кроме него в лагеря хватало авторитетных служителей церкви. И им не нравилось, что распустившиеся без войны рыцари вместо поиска мусульман затевают между собой свары. Такое необходимо было пресекать.

Начали с Кости.

Боэмунд, пришедший поддержать того, кого сам же и приговорил к Божьему суду, подъехал почти одновременно с Малышевым. На время допроса князю даже разрешили находиться в шатре комиссии. Вернее, никто не решился потребовать от вождя сицилийцев покинуть место дознания. Так что кроме дознавателей под сенью шатра томился еще и предводитель сицилийцев с двумя телохранителями.

– Имя? – аскетичный монах разложил на походном столике скобленные листы пергамента и готовился записывать.

– Костя… Константин.

– Так Костья или Константин?

Малышев пожал плечами:

– А как обычно во Франции говорят: Анри или Генрих?

Монах нахмурился и вернулся к пергаменту:

– Пускай будет Костья… Имя отца? Откуда родом? Кто сеньор?

– Павел. Из Полацка. Я – оруженосец рыцаря Тимо из Полацка.

Сидевший за другим столом толстощекий дознаватель при имени Горового весь напрягся, вскинулся, как гончая при звуке добычи.

– Как ты сказал? Костья, оруженосец Тимо? – уточнил он.

– Верно.

Толстощекий подбежал к столу и зашептал что-то на ухо аскетичного монаха. Лицо старшего дознавателя нахмурилось. Что-то явно пошло не по той колее. Малышев занервничал:

– Что случилось?

Толстощекий, повинуясь шепоту главного, выбежал из шатра.

– Что-то не так?

– Все так… Все так, шевалье.

За пологом шатра послышалось бряцанье стали и внутрь ввалились сразу пятеро вооруженных кнехтов во главе с толстощеким. Воины окружили Костю плотным кольцом, в руках каждого блестела обнаженная сталь.

– Э-э-э? Какого?!

Боэмунд, скучавший до этого момента, подобрался. Телохранители попробовали заслонить господина, но мощный лангобард отодвинул охрану и подошел к суетящимся следователям.

– Из-за чего вся кутерьма? С каких пор пришедшего с повинной встречают, как беглого вора?!

Толстощекий помахал в воздухе скрученным обрывком коры, секунду назад извлеченным из свертка с письмами.

– Этот человек, Костья из Полацка, оруженосец рыцаря Тимо, не просто устроил запрещенный поединок, неугодный Господу! Он вошел в сношения с врагами за стенами крепости и задумывал вероломное предательство! Но, хвала Господу, его переписка попала в руки верных Церкви и гнездо измены будет разрушено!

Малышев, опешивший от такого обвинения, попробовал возразить:

– Вы что-то…

Ему заткнули кляпом рот.

– Подробности нам еще предстоит узнать, – вещал толстощекий, – но вот послание, которое люди вашего племянника Танкреда подобрали у одной из стен цитадели… Тут письмена незнакомые никому из сведущих в языках братьев, сиречь явная криптозапись… Письмо, которое не разгадал никто из тех, кого специально обучали читать любой язык обитаемого мира?! Для чего такая скрытность?! Для измены, сие не подлежит сомнению!! А внизу приписка на латыни, чтобы письмо попало в руки, кого следует… Видите, ясно читаемо: "Kostja Malini".

Он торжествующе ткнул пальцем в связанного русича.

– Он!

Боэмунд взял в руки листок и задумчиво посмотрел на связанного по рукам Малышева.

Толстощекий подошел к князю.

– Мы долго искали этого Костью… А он сам явился в руки… Вашей заботой, мой принц. Сразу видно, Господь заботится о верных своих!

Сицилиец нахмурился.

– Думаю, что первым стоит спросить того, кого обвиняют.

– Это дело церкви! – обрезал толстощекий, но князь, казалось, даже не обратил внимание на эту реплику.

– Достань кляп из его рта.

Один из телохранителей подошел к Малышеву. Кнехты церковников зашумели и попробовали заслонить пленника, но лангобард, мало уступающий габаритами господину, одной рукой отодвинул всех, кто стоял на пути.

– Это дело церкви! – настаивал толстощекий.

Аскетичный монах-дознаватель кивнул, подтверждая слова.

Боэмунд склонил голову набок. Монахи, конечно, были в своем праве и в своей вотчине, но никому в лагере не хотелось конфликта с одним из лидеров всего похода, особенно с таким вспыльчивым и любимым рядовыми паломниками.

– Я не спорю с вами, благородные пастыри. Когда дело касается интересов церкви, я всегда уступлю дорогу их сынам, а при случае и поддержу мечом, но… – сицилиец подошел к столу, нависая над тщедушным дознавателем. – Это послание нашли люди моего племянника, да и привел его сюда не ваш патруль, а я… Так что меня очень интересует, что этот шевалье скажет в свое оправдание.

– И как он общается со своими людьми за стенами, – добавил он чуть тише. Так, чтобы услышал только старший следователь.

Подумав мгновение, аскетичный глава дознавателей кивнул. Кнехты церковников отошли. Телохранитель выдернул кляп. Костя, полузадушенный и изрядно помятый, шумно втянул воздух.

– Ну?

Взоры всех обратились к Малышеву.

Князь протянул ему перехваченное послание.

– Что это?

Костя вперился глазами в лист. По неровной поверхности коры тянулись кривые печатные буквы русского алфавита. Чтобы сложить их в слова понадобилось не больше минуты.

– Так это же от Захара, – выдохнул Малышев.

– Это ваш сообщник? Хозяин? Господин? – не утерпел монах.

Боэмунд прищурился.

– Нет, что вы! Это наш товарищ… В походе враг сумел пленить моего… господина, рыцаря Тимо. И, по нашим сведениям, его держат в Антиохии, – Костя говорил так быстро, как только мог. – Судя по письму, Захар, это второй оруженосец рыцаря Тимо, сумел проникнуть в город, чтобы попробовать отыскать нашего дру… господина. Он пишет, что Тимо был в городе, в плену, даже виделся с ним, но теперь, вроде бы, уехал… А еще Захар сумел устроиться в ополчение.

Монахи переглянулись.

– Еще пишет, что ему поручили охранять важную башню, так что он сможет сбежать в любое мгновение. Просит, чтобы мы его встретили. Опасается, что разъезды христиан, натолкнувшись на него, не станут с ним разговаривать, а сразу порешат.