Звезды, души и облака - Татьяна Шипошина

Проснулась от громкой музыки. Тоха пришёл с речки один и врубил магнитофон на полную катушку.

— Тоха, а Васька где?

— А он пацанов встретил из своего класса и остался с ними.

— А, понятно. Тоха, а ты разве не видишь, что я сплю? Ты разве не знаешь, что я с суток пришла?

В глазах Тохи не отразилась ничего, кроме досады. Ему не дали музыку дослушать.

— Тоха, ты же в семье живёшь. Беречь надо своих. Заботиться. Я же устала, с ночи пришла. Я там деньги зарабатываю. Между прочим, на всех.

Глаза Тохи по-прежнему ничего не отражают.

— Или ты не знаешь, что деньги надо зарабатывать? Да, точно, ты не знаешь. Ты думаешь, что тебя государство будет кормить, до гробовой доски?

— Нет…

— Точно, не будет. Но семья-то у тебя — будет, или нет? Ты об этом думал когда-нибудь, или нет?

— Не знаю…

— Если мать пришла с ночи и спит — её сон надо беречь. И музыку не врубать на полную мощность. Если сын устал — мать будет беречь его сон. Это понятно?

— У нас в спальнях никогда никто не смотрит, спишь ты, или нет. Всегда все… как хотят, так и ходят. Как хотят, так и кричат.

— А тебя будили когда-нибудь, когда ты уставал и спать хотел?

— Да сто раз!

— Приятно было?

— Да нет…

Вот на то и семья, чтобы друг друга беречь. Чтобы ты знал, что если ты устал, кто-то побережёт твой сон.

— Только для этого?

— Что?

— Семья?

— А ты с этого начни. Ладно, пора и вставать. Сейчас пообедаем, и я опять залягу. Вон, уже Васька звонит.

— Мам, я больше с Антоном на речку не пойду, — это Васька.

— Почему?

— А я мальчишек из своего класса встретил, а он — из своего. Они там… курят вместе.

— Курят? А больше ничего не делают? Не пьют? Клеем не дышат?

— Да вроде — нет. Я не видел. И ещё… я плаваю плохо. А Антон — как рыба плавает.

— Ну и что?

— Мне надо так же научиться, как он. Я теперь с Серёжкой, из нашего класса, ходить буду. Он с отцом будет ходить, а его отец — тренер по плаванию. Сказал, что покажет, как плавать правильно.

— Да я не против. Ходи с Серёжей. Можешь и с отцом сходить, когда он дома. Папка наш тоже плавает неплохо. А я думала, что у тебя с этим нет проблем.

— Я тоже думал, что я умею. Но Тоха… Он правда, как рыба.

— Тогда — учись.

Хоть бы там Тоха не влип никуда, со своими одноклассниками. Кто там, интересно? Я же всех его одноклассников знаю. Надо как-нибудь дойти до речки, в виде прогулки, да посмотреть.

Клеем не пахнет, вроде. Это вот — самое страшное. Это быстро, и практически безвозвратно. В прошлом году нам перевели одного такого. Он продержался в интернате месяца два. Бедный мальчик… Где он сейчас, да и жив ли…

Нет, не похож Тоха на токсикомана. Симптоматика отсутствует. И всё равно, надо мне дойти до речки.

После обеда я усадила их обоих за стол, и Тоху, и Ваську.

— Так, господа! — сказала я. — Не пора ли прекратить бездельничать, и начать заниматься русским языком. Потому что у тебя, Васька, единственный трояк — по русскому. Ну, а про Тоху — я и не говорю.

— У меня — тоже трояк! — ответил Тоха. — Нет, Наталья Петровна, это несправедливо. У людей — лето, а вы — русский язык. Я отказываюсь.

— И я — отказываюсь, — сказал Васька.

— Берите тетради и ручки. И — без вопросов. Вашего согласия никто не спрашивает.

Они уселись за стол с ворчанием, но им пришлось подчиниться.

Я взяла простой текст и начала диктовать.

Результаты превзошли все ожидания. У Васьки было ошибок двенадцать, не считая запятых. У Тохи — двадцать пять.

— И за это сейчас ставят тройки? — сказала я. — Кошмар. Да вы, ребята, просто не представляете, что вы написали. А что касается тебя, Васька, то это — просто стыд. А я-то думала, что твой трояк — случайность.

И мы начали разбирать ошибки. Тоха изнемогал.

— Да я сроду так не учился! — сказал он.

Васька молча сопел.

На следующий день мы повторили эксперимент.

— Пишите медленно. Вспоминайте всё, что мы вчера разбирали. И проверяйте, проверяйте свой диктант. Проверяйте — как своего, родненького!

У Васьки оказалось шесть ошибок, если без запятых. У Тохи — двенадцать.

— Молодцы! — сказала я. — К концу лета мы, наконец, напишем на настоящий трояк. Ну, а завтра…

— Ма, ты же завтра дежуришь!

— Точно, дежурю. Завтра — дежурю, послезавтра — сплю. Но вы-то — не дежурите. И, поэтому выучите стихотворение.

— Нет! — выдохнул Тоха.

— Нет! — сказал Васька.

— Да, — сказала я. — Но ладно, недлинное. Пушкина будем учить.

Я сняла с полки томик и полистала.

— Ну, хоть вот это.

И я показала им стихотворение длинное, на два листа.

— Нет! — взвыли оба.

— Ладно, шутка. Вот, вот это. Я его сама люблю, и буду сама вместе с вами повторять. Вот!

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…

— Ну, это ещё ничего, — сказал Васька.

— Вот вам задание, на два дня. А потом — снова будем писать, так что не расслабляйтесь.

Придя через сутки с дежурства, я слышала, как Тоха бубнил на балконе — о том, что «на свете — счастья нет, но есть покой и воля». Мне было и грустно, и смешно.

Стихотворение они выучили.

— Нет, про «покой и волю» — я понимаю, — сказал Тоха, после того, как вполне прилично, «с выражением», рассказал стихотворение. — Но куда этот «усталый раб» замыслил побег, и почему он — усталый раб?

— А ты, Васька, как думаешь?

— Ну, я думаю, что он в рабстве был, — сказал Васька. — Был в рабстве, и решил бежать. Ну а где ему жить-то, когда он сбежит?

— Где-нибудь в пещере, в горах! — стал развивать Вась-кину мысль Тоха. — Там надо трудиться, чтобы себя прокормить. Охотиться, рыбу ловить…

— А как понимать это — «трудов, и чистых нег»? Что такое — «чистых нег»?

— А что такое — «нег»? — спросил Тоха.

— Удовольствий. Радостей, — ответила я. — Получается, что в обитель трудов и чистых радостей. Ладно, не мучайтесь больше. Тут говорится о человеке, который испытал многое в жизни, и понял, что ни в чём на свете нет радости, как только в покое и свободе.