Золотой век Испанской империи - Хью Томас

Тем не менее, Гусман все же пытался быть справедливым по отношению к «своим» индейцам. В августе 1527 года он постановил, что ни одна индейская женщина не может быть схвачена испанцем (и несколько испанцев были повешены за неповиновение этому предписанию), что ни один испанец не может присваивать сельскохозяйственную продукцию индейцев, что бродягам должны быть назначены постоянные жилища и что испанцы должны ограничить количество своих носильщиков. Никого из них не следовало заставлять нести груз весом больше арробы (25 фунтов), считая со съестными припасами. Также испанцам запрещалось содержать свиней или другой скот на расстоянии меньше полулиги (около полутора миль) от полей при туземном поселении. Богохульство полностью запрещалось.

Гусман был человеком, характерным для своего времени, со своей темной и светлой сторонами, и соответственно, о нем следует судить двояко. Помимо прочего, он пригласил фрая Грегорио де Санта-Мария, монаха-кармелита, высадившегося в Пануко на пути в Теночтитлан, остаться на его территории, и Санта-Мария этим приглашением на какое-то время воспользовался.

Гусман покинул Пануко в конце 1527 года, приняв предложенный ему пост председателя нового верховного суда Новой Испании. Есть свидетельства, что целью этого назначения было обеспечить короне достаточно сильного представителя, чтобы противостоять Кортесу, чьи намерения в Новой Испании стараниями его многочисленных врагов при дворе стали к этому времени казаться весьма подозрительными. Ответственным за организацию был епископ Гарсия де Лоайса, председатель Совета Индий. Следовало назначить четверых судей первой инстанции, и назначить их должны были в Испании. Одним из них стал Хуан Ортис де Матьенсо, уже имевший многолетний опыт в индейских делах, – он был одним из первых четверых судей, назначенных в Санто-Доминго в 1511 году Эта должность, впрочем, не мешала ни ему, ни его коллегам, таким как Васкес де Айльон, заниматься коммерцией, включая покупку кораблей для приобретения рабов на материке или на «бесполезных островах». Ортис де Матьенсо был племянником Санчо де Матьенсо, первого казначея Каса-де-ла-Контратасьон. К тому времени, как ему удалось добиться такого же поста в Новой Испании, он был уже стар и неспособен бороться с авторитетом Гусмана, даже если бы и захотел.

Вторым судьей верховного суда был лиценциат Алонсо де Парада, также обладавший немалым опытом жизни в Новом Свете: в 1515 он был хуэс де ресиденсиа в Ла-Консепсьон в Санто-Доминго. Уроженец Саламанки, он получил энкомьенду в Санто-Доминго, а затем на Кубе, вслед за чем сделался командиром дополнительной флотилии кораблей Нарваэса, потерпевшей крушение возле Юкатана. Парада был нотариусом в Сантьяго-де-Куба и засвидетельствовал клятву Кортеса повиноваться Диего Веласкесу, которую тот давал перед тем, как отправиться в экспедицию в 1519 году{420}. По всей видимости, в 1524 году Парада был союзником Олида против Кортеса.

Перед самым назначением в Теночтитлан Парада побывал в Испании, где написал меморандум о характерных особенностях этой империи. Он сообщил Совету Индий, что в Санто-Доминго все церкви покрыты тростниковыми крышами и что в этой колонии имеются семь или восемь сахарных заводов. Парада указал, что для работы на этих заводах, равно как и на других таких же, существующих на Канарских островах или Мадейре, необходимы рабы. Испания должна договориться с королем Португалии о регулярной поставке черных рабов – поскольку именно португальцы владели западным побережьем Африки, где можно было найти подобный товар. Он считал, что половина этих рабов должны быть женщинами{421}.

Третьим судьей был Диего Дельгадильо, уроженец Гранады и извечный критик Кортеса. Его биография не была безупречной, поскольку он похитил двух индейских девушек, нашедших убежище в францисканском монастыре в Мехико.

Четвертым судьей верховного суда был назначен лиценциат Франсиско Мальдонадо, уроженец Саламанки, который, очевидно, не считал, что эта должность требует его присутствия на месте, – он появился в Новой Испании лишь в 1529 году и вскоре после этого умер.

Предполагалось, что верховный суд будет рассматривать как гражданские, так и уголовные дела. Среди первых рассмотренных судом дел был необычный случай молодого Тласкальтека Кристобаля, который был убит собственным отцом Акшотекатлем за попытки обратить того в христианство. Параллельно слушалось дело кузнеца Эрнандо Алонсо, которого доминиканцы признали виновным в следовании еврейским обычаям, – он запрещал своей жене ходить в церковь во время менструальных периодов и крестил ребенка согласно еврейскому обряду. Алонсо был признан виновным и позже сожжен в Мехико-Теночтитлане; это был первый конкистадор, кого постигла подобная участь{422}.

После того как Гусман отправился в Теночтитлан, в Пануко его место занял лиценциат Педро де Мондрагон – судья, по всей видимости обладавший некоторыми человеческими чувствами, поскольку он отказал в помиловании испанцу, надругавшемуся над восьмилетней индейской девочкой; впрочем, он до конца своей жизни ощущал свою вину, поскольку считал, что поступил чересчур сурово{423}.

Тем временем Кортес в своем новом дворце в Куэрнаваке начинал понимать, что несмотря на его огромные заслуги и цветистые письма, которые он писал о своих достижениях (его пятое письмо к Карлу V было написано в сентябре 1526 года){424}, он никогда не решит свои затруднения с соперниками, если не будет иметь открытой поддержки со стороны короля. Гусман в Пануко вел себя неприемлемым образом. Казначей Альфонсо де Эстрада, обладавший теперь в Мехико верховной властью, держался подчеркнуто недружелюбно – несмотря на то что ему было недвусмысленно сказано, что он не может быть хуэс де ресиденсиа в отношении Кортеса; помощник Эстрады, Хуан де Бургос, опытный торговец, переправивший в 1521 году Кортесу в Новую Испанию нао с Канарских островов, полный припасов, теперь был не менее враждебен.

В апреле 1528 года император Карл приказал Кортесу вернуться в Испанию{425}. Приверженцы последнего, такие как герцог Бехарский, друживший со всей семьей Кортесов, советовали ему повиноваться. Так Кортес решил вернуться домой впервые со времени своего изначального путешествия в Санто-Доминго в 1506 году, более двадцати лет назад. Он отправился в путь почти сразу же, передав власть над своими владениями в Новой Испании своему кузену – лиценциату Хуану де Альтамирано, а также Педро Гонсалесу Гальего и Диего де Окампо. С собой он взял Гонсало де Сандоваля и Андреса де Тапию, большое собрание сокровищ и произведений искусства, растений и минералов, а также большую группу индейцев, возглавляемых двумя сыновьями Монтесумы (доном Педро Монтесумой и доном Мартином Кортесом Нецауальсеколотлем[60]) и сыном Тласкаланского владыки Машишкастина, «доном Лоренсо». С ними также отправлялись восемь индейцев, умевшие играть в сложные игры при помощи ног{426}.