Мужчины, за которых я не вышла замуж - Линн Шнернбергер

— Родители назвали меня в честь латиноамериканской богини, — говорит Эвахи.

— Это потому что ты сама — латиноамериканская богиня, — отзывается Адам. Парень наверняка получит диплом с отличием по части прекрасного пола.

— Ты специализируешься по кино? — интересуется Беллини. Ее явно заинтриговала эта хорошенькая девушка, у которой, судя по всему, есть шансы стать моей невесткой.

— Она специализируется по астрофизике. Эвахи изучает черные дыры и активные галактические ядра, — гордо объявляет Адам. — А потом уже кино.

— По крайней мере мне есть о чем поговорить с окружающими, — смеется Эвахи.

— Отличная мысль, — подхватывает Беллини и, чтобы доказать, что кино объединяет всех, добавляет: — У Хэлли есть клиент из киноиндустрии.

— Об этом не стоит говорить во время праздника.

— Ты говоришь об этом каждый день.

— Что за клиент? — спрашивает Эвахи.

— Один тип из «Аладдин филмс», — отвечаю я. Неохота портить себе настроение, выкладывая историю целиком.

— Ух ты. А вы, случайно, не знаете тамошнего специалиста по рекламе — Мелину Маркс?

Я ставлю свой коньяк со взбитыми желтками на стол, может быть, слишком резко; содержимое чуть не выплескивается, но я успеваю спасти ситуацию, прежде чем будет испорчена дорогая скатерть, подаренная Беллини.

— Откуда ты ее знаешь? — спрашиваю я, держа бокал обеими руками.

— Мы пригласили ее, чтобы она рассказала нам о своей работе в кино. Это так здорово. Мы встречаемся с кастинг-агентами, директорами киностудий, продюсерами — со всеми, кто работает в киноиндустрии.

— Должно быть, это интересно, — говорю я.

Особенно для меня. Ее пригласили выступить перед студентами — может ли это быть явным доказательством того, что Мелина заслужила свое повышение? Или же это значит, что с деканом Дармута она тоже успела переспать?

Я замечаю, что Эмили и ее друзья перебрались в гостиную, разговор о кино им явно наскучил. Может быть, следовало перейти на астрофизику? Я присоединяюсь к ним, но через пару минут сквозь латиноамериканские ритмы начинают пробиваться звуки освященных веками рождественских гимнов.

— Наверное, это Розали со своей компанией, — говорит Эмили, которая помнит чеддекские традиции. — Мы всегда их слушаем, а потом мама идет на кухню и приносит тарелку домашнего печенья с изюмом.

— Это домашнее печенье куплено в магазине, — уточняет Адам.

— Не разрушай моих иллюзий, — умоляет Эмили. — Сейчас ты скажешь, что Санта-Клауса не существует!

Адам открывает дверь и с улыбкой оборачивается к Эмили.

— Санта-Клаус уже здесь, — говорит он.

Мы все собираемся на пороге и, конечно, видим, как Санта-Клаус, в красном костюме и с огромной белой бородой, весело распевает рождественские гимны вместе с пятью нашими соседями. Он отлично загримирован, и ему даже не пришлось подкладывать вместо живота подушку. Неудивительно. Я мгновенно понимаю, что этот Санта — тщеславный, лживый и подлый тип, который не заслуживает своего красного колпака с помпоном. И уж, конечно, не ему петь «Приидите, верные».

— Билл, возьми печенье! — обращаюсь я к своему блудному супругу, когда пение заканчивается.

— Папа, это ты? — в восторге спрашивает Эмили и выбегает на засыпанное снегом крыльцо. — Заходи!

— Если мама не возражает.

Билл искоса смотрит на меня. Это шантаж. Даже в маленьком городке Вифлееме гостям давали приют. Неужели я смогу выгнать отца своих детей на Рождество?

— Конечно, заходите все, — говорю я, распахивая дверь.

Розали, возглавляющая христославцев, ведет певцов в гостиную.

— Разве это не самый лучший рождественский подарок? — спрашивает она, указывая на Билла. Он уже наливает себе глинтвейн.

— Вы пели очень мило, — говорю я, намекая на то единственное, что мне пришлось по душе.

Санта-Билл, певцы и дети оживленно беседуют, а я, вместо того чтобы присоединиться, скрываюсь на кухне. Все просто сияют радостью, но для меня приход Билла ознаменовал конец вечеринки. И потому я начинаю разгребать посуду и наполняю раковину теплой мыльной водой.

— Как приятно снова есть мясо, — говорит Билл, появляясь позади меня. В руках у него тарелка с едой и вилка. — И все это приготовила ты? Ягненок на вертеле мне очень понравился. Как это называется? Соте? Это был высший класс.

Я отхожу от раковины, вытираю руки полотенцем и медленно поворачиваюсь к Биллу.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я — грубее, чем хотелось бы.

— Сегодня Рождество, — весело отвечает он. — Хо-хо-хо и все такое.

Я молчу. А что можно сказать? «Убирайся к своей Эшли?» Нет, нельзя перекладывать все на нее. Это вина Билла.

— Полагаю, у тебя с твоей подружкой все еще нелады? — спрашиваю я, изображая пальцами в воздухе кавычки, чтобы подчеркнуть слово «нелады».

Билл ставит тарелку на стол.

— Если честно, у нас не просто нелады. Мы расстались. Все кончено…

— Надо же, сочувствую… — Это максимум, на что я способна.

Да, но, с другой стороны, это хорошо, — продолжает он. — Потому что теперь мы снова можем быть вместе.

Я так и застываю.

— Ты что, шутишь? Сегодня, конечно, Рождество, но это не самая лучшая шутка в мире.

— Подумай хорошенько. Почему бы и нет? На Новый год мы пойдем в ресторан. Хорошо проведем время, выпьем шампанского. Может быть, в полночь ты даже не откажешься меня поцеловать?

Кому нужен Билл? Рождество придет и пройдет, у меня множество планов на Новый год, и свидание с бывшим мужем явно не возглавляет хит-парад. Дети хотят, чтобы я присоединилась к ним на празднествах в Таймс-сквер. Аманда устраивает у себя вечеринку с выпивкой для взрослых и клоуном для детей. Беллини зовет меня на официальную попойку где-то в центре, с шампанским и подарками для гостей. Я уже успела всем им отказать и вместо этого собираюсь залезть в джакузи с бутылкой «Мюэтт». Я встречу Новый год среди мыльных пузырей.

Но в одиннадцать часов вечера мне становится одиноко. Новогоднее шоу Дика Кларка в этом году не показывают, а Райан Сикрест для меня чересчур молод. Я беру телефон, чтобы позвонить Кевину, но тут же откладываю трубку. Мы и так уже проболтали целый час, и на этот раз он, возможно, окажется вне зоны доступа. Он, наверное, в море — везет группу туристов на ночное погружение. По крайней мере Кевин сказал мне, что так оно и будет, и поэтому он не сможет со мной связаться.

Я забираю два жакета, которые Эмили мерила перед уходом; она отказалась их надевать и бросила на стул в коридоре. Как она могла отвергнуть темно-коричневый жакет бабушки Рики и мой — классический, из ангорки? Эмили ушла в своем легоньком кашемировом свитере. Впрочем, на Таймс-сквер яблоку негде будет упасть, так что девочка не замерзнет в толпе.