Крестная мать - Звева Казати Модиньяни

– Ты хотела преподать мне бесплатный урок? – сказал молодой человек.

– Послушай, Тейлор, никакого урока я тебе не преподала. Если бы Виктор меня не узнал, мы бы ушли отсюда. Нашли что-нибудь более подходящее для нас обоих. А здесь, – и девушка огляделась вокруг, – здесь слишком много снобов, кривляк и выскочек. Но раз уж мы попали сюда – давай чокнемся и выпьем.

Тейлор поднял бокал, чокнулся с Нэнси, попытался поймать ее взгляд, но не сумел. Другой мужчина привлек внимание девушки: место за соседним столиком занял Шон. Его сопровождала дама, копия Грейс Келли, но именно копия. Она беззастенчиво, напропалую кокетничала с ним. Шон смотрел на нее с обычной отстраненной иронией. Легко угадывалось, что они не случайно встретились в модном увеселительном заведении, а неплохо проводили время вместе и до этого вечера.

– Что случилось? – спросил Тейлор, пытаясь понять, кого же разглядывает Нэнси. Потом он узнал женщину и, довольный, добавил: – Вижу, ты ее тоже узнала…

– Кого? – удивилась Нэнси.

– Девушку за соседним столиком. Это же Мильци Вроноски. Она играла в нескольких музыкальных фильмах.

– А мужчину, что сидит с ней рядом, ты знаешь? – спросила Нэнси.

– Нет, но если ты и дальше будешь так его разглядывать, я этого типа возненавижу.

Шон, извинившись перед Мильци, встал и подошел к их столику.

– Привет, принцесса, – поздоровался Шон и протянул Нэнси руку. Она не сразу пожала протянутую ладонь. – Представь нас, – попросил Шон.

– Тейлор Карр, – недовольным тоном произнесла девушка. – А это Шон Мак-Лири.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Так Шон и есть предмет твоих недавних огорчений? – спросил Тейлор, вспомнив телефонный разговор.

Ирландец сверкнул на него глазами. Он легко разделывался с молодцами куда покрепче этого. Но с этим парнем была Нэнси, и Фрэнк велел Шону охранять девушку. Сандра рассказала мужу о Тейлоре, и Лателла предупредил Мак-Лири: «У Нэнси появился парень, мальчик хороший…»

С Мильци Шон встретился у входа в «Викки», и она вцепилась в него, как клещ.

– Что это за недавние огорчения? – спросил, насторожившись, Шон.

Он хотел все выяснить, но боялся, что Нэнси взорвется от гнева. Хрупкая и беззащитная с виду, она могла устроить черт знает что, если ее заденешь.

– Так, светские сплетни, – притворно небрежным тоном ответила девушка.

– Хочешь потанцевать? – как ни в чем не бывало спросил Мак-Лири, не обращая внимания на глупый ответ Нэнси.

Если бы девушка отказалась от приглашения, а Шон продолжал настаивать, вмешался бы Тейлор, изображая галантного джентльмена. Она бы с удовольствием закружилась в объятиях Шона, если бы по мановению волшебной палочки пропала вся публика вокруг, в том числе и Тейлор, но особенно та противная певичка. Нэнси чувствовала, что Шон играет с ней, как кошка с мышкой, и, чтобы разрядить ситуацию, сказала:

– Мы уже уходим, Шон.

Она встала, за ней поднялся и Тейлор, ощущавший себя винтиком какого-то непонятного механизма. Но Шон по-хозяйски взял девушку за локоть. Наблюдавший за ними издалека Виктор Портана молил бога, чтобы не разразился скандал.

– Ты уйдешь со мной, – твердо произнес Шон. – Мистер Карр извинит нас.

– Мистер Карр просит тебя, Нэнси, отойти в сторонку! – угрожающе проговорил Тейлор.

Вмешалась Нэнси и произнесла слова, определившие ее дальнейшую жизнь:

– Уходи, Тейлор. Как бы там ни было, на этот раз победила я!

И с ликующей улыбкой она повернулась к Шону.

Этой волшебной майской ночью Нэнси открыла для себя Любовь. Она позабыла и прошлое, и будущее, отдавшись наслаждениям дня сегодняшнего.

Прохладной, искрящейся звездами ночью Нью-Йорк казался волшебной сказкой, счастливым островом, городом счастья, о котором пелось в старой песне. Шон держал Нэнси в объятиях, и они ехали по улицам Манхэттена в «Роллсе» 1950 года. Машину осторожно вел спокойный, неболтливый шофер. За окнами автомобиля проплывали небоскребы. Они совсем не напоминали такие далекие храмы Селинунте, но при взгляде на манхэттенские громады Нэнси охватывало волнение.

«Роллс» медленно и величественно катился по Бродвею.

Широкую улицу заполнили оживленные толпы; люди как раз выходили из театров и ресторанов, расположенных вокруг Таймс-сквер. Публика отстояла очередь, чтобы посмотреть последний модный мюзикл, и теперь на устах у всех были слова и мелодии из новой постановки.

Нэнси вспомнила слова Доса Пассоса и улыбнулась.

– Безнадежен тот, кто не умеет веселиться в Нью-Йорке, – вслух процитировала она.

– Ты сама – воплощенная надежда, – прошептал Шон, нежно коснувшись рукой лица девушки.

– Когда ты меня так обнимаешь, – сказала Нэнси, – мне кажется, я вижу прекрасный сон.

Она прижалась к Шону, словно хотела раствориться в его объятиях.

– Я в два раза тебя старше, а здравого смысла у меня вполовину меньше, – тихо произнес Мак-Лири, целуя ее волосы.

– Не обвиняй себя. Не желаю знать, как бы ты поступил, будь у тебя действительно голова на плечах.

– Тогда бы я немедленно отвез вас, мисс, домой.

– Только попробуй, убью!

– Ты же обо мне ничего не знаешь: не знаешь, кто я, откуда, чем занимаюсь.

– И знать не хочу. – Она зажала ему рот ладонью. – Мы с тобой в одной лодке, а капитаном – Фрэнк Лателла. Он – человек сильный и верный. Я хорошо знаю и Хосе Висенте. После того, как убийца расправился с моим отцом, Хосе с Фрэнком заменили мне его. А ты играешь со мной, как кошка с мышкой. Но теперь хватит, надоели мне твои недомолвки. Я люблю тебя, Шон, и все! А кто ты да откуда, меня не интересует!

Шон подумал, что наступил момент рассказать правду. Может, она поймет. Но только он начал говорить, Нэнси прервала его:

– Нет, не желаю ничего слушать о моем отце! Не хочу, чтобы ты вспоминал тот день. Это мои и только мои воспоминания. Я их ни с кем делить не хочу.

И на короткий миг перед Нэнси вновь предстало лицо умирающего Калоджеро и она сама, девочка в белом платье, что поклялась отцу отомстить. Но Шон склонился к ней, и воспоминания улетучились. «Роллс» с легким шелестом уносил девушку в страну снов.

Шон подумал, что никогда не встречал такую чистую девушку, как Нэнси, на такой он мог бы жениться. Он был уверен: будь жива его мать, Нэнси бы ей понравилась. Сейчас Нэнси принадлежала Шону, ее аромат и тепло, ее безграничная нежность и легкая краска смущения, ее трепет и любовный пыл, ее желание полностью раствориться в любимом – все теперь принадлежало Шону.