Грешные удовольствия - Джессика Трапп

— Ты довольна?

Она откашлялась. Довольна? Она не верила своим глазам. У нее было такое чувство, что она прошла сквозь какие-то таинственные двери и увидела, что ее мечта осуществилась.

— Я поражена.

— Миледи, нет причины, по который вы не можете быть и художницей, и женой. Вы удивительная художница и заслуживаете того, чтобы ваши работы выставлялись в престижных местах. Полагаю, что пройдет время и церковь сочтет правильным переместить ваши картины из трапезной в собор.

Она бросилась ему в объятия и начала страстно, отчаянно целовать, не думая о том, что они находятся на территории церкви, а их семьи собираются воевать. Никто в жизни никогда не оценивал так высоко ее работу. Она ликовала.

Джеймс рассмеялся:

— Монастырь вам совсем не подходит, миледи.

Какое-то мгновение на свете существовали лишь они двое. От радости у нее на глазах выступили слезы и захотелось, словно ребенку, закружиться в танце.

Он прижал ее к себе и нагнул назад, так что ей показалось, что она может упасть. Их губы встретились, ноги и руки переплелись, как у изголодавшихся любовников.

Но так не может продолжаться, подумала она. Слишком много страшных событий должно произойти. Она должна рассказать ему о своем брате и об их с отцом планах. Она должна заставить Джеймса и Натана вступить в переговоры.

Неожиданно за их спиной раздались шаркающие шаги.

Они отпрянули друг от друга.

Увидев направлявшегося к ним епископа Хамфри, Бренна покраснела до самых корней волос. Выражение лица епископа было еще более постным, чем обычно. В руках он держал четки. В его взгляде читалось неодобрение. Запах ладана окружал его, словно облако осуждения.

Она гордо подняла подбородок, хотя внутренне содрогнулась, и ей захотелось спрятаться в одной из многочисленных ниш зала.

Джеймс усмехнулся. Он не был ни испуган, ни сконфужен появлением Хамфри.

— Здравствуйте, уважаемый епископ. Я надеюсь, что ремонт вашего собора продвигается успешно?

— Мы… — Хамфри сделал кислое лицо, спрятав руки под сутаной, — мы благодарим вас за щедрое пожертвование.

Ах, вот в чем дело. Монтгомери всех подкупил, и они повесили ее картины.

— А как ваши прихожане оценили работу моей жены?

Выражение лица епископа стало еще более кислым.

— Лорд Стэнмур выразил желание купить первую картину, — буркнул он. — Если вы решите продать ее, золото пригодится для храма.

Бренну распирало от гордости. Торжествующий клич чуть было не вырвался из ее груди. Она была уверена, что и другим понравятся ее картины, если только у нее будет возможность их выставить.

— И вы не видите проблемы в том, что картины написаны женщиной? — настаивал Джеймс.

Она чуть было не подавилась смешком, так понравилась ей смелость мужа. У епископа уже горели уши, и ей показалось, что не следует развивать эту тему, но явная растерянность епископа была ей очень по душе.

Если бы она уже давно могла бы показать свои картины, ее приняли бы в монастырь, и ей не пришлось бы выходить замуж.

— Вы разрешите нам продать картины и разделить доход пополам, лорд Монтгомери? — Пальцы в перстнях перебирали четки.

Епископу наверняка было неприятно задавать этот вопрос, и Бренна не смогла сдержать свое ликование.

— Нет, — начала она, — я не хо…

Монтгомери сжал ее руку и не дал договорить.

— Разумеется, мы можем заключить приемлемую для обеих сторон сделку, — сказал он епископу. — Завтра я вернусь, и мы обговорим условия.

Бренна кипела. Она хотела вырвать руку, потому что не хотела продавать картины епископу Хамфри, который все эти годы унижал ее.

Раздражало ее и то, что теперь не она заключает деловую сделку, а ее муж. До чего же незавидна судьба женщин!

Она хотела потребовать, чтобы ее картины сняли со стен, и уже было открыла рот, но вмешался Джеймс.

— Нам надо идти. Я вернусь позже, — Джеймс бросил на Бренну предупреждающий взгляд и поспешно повел ее к выходу.

— Ничего не говори, — процедил он сквозь зубы.

Она уже еле сдерживала раздражение, но прикусила язык. Епископ смотрел им вслед с нескрываемым недоумением.

Бренна едва поспевала за широкими шагами Монтгомери. Когда они отошли на порядочное расстояние от храма, он притянул ее к себе и приподнял, так что ей пришлось встать на цыпочки.

Он был в ярости.

— Я не позволю тебе позорить меня. Не смей спорить со мной в присутствии этого человека.

— А как ты смеешь соглашаться на продажу моих картин без моего согласия? — горячо возразила она.

— Это мое право. Я твой муж.

— А я художник, и это мое право решать кому будут проданы мои картины. Я ненавижу этого человека!

Неожиданно он расслабился и, заправив выбившуюся у нее из-под капюшона прядь волос, сказал:

— Успокойся, Бренна. Я тоже его не люблю, но существуют гораздо более серьезные проблемы, чем он, если только ты хочешь стать известной как художница. Этому может послужить продажа нескольких картин. Лорд Стэнмур часто устраивает празднества, чтобы похвастаться своим домом и поместьем. Ты отличная художница и можешь стать известной не только здесь, но и на континенте, если он захочет купить и другие твои картины. Это торговый город, и собор часто посещают иностранцы.

Ее обуревали противоречивые чувства, но она начала понимать, чего добивается Джеймс ради нее. Она думала лишь о крошечном рынке сбыта, о том, чтобы размещать свои картины в церкви. А он предлагает ей весь мир.

— Я торговец, Бренна, и занимаюсь этим уже много лет. Можешь положиться на мое мнение в этом деле.

Никто никогда на самом деле не поддерживал ее искусство. Его вера в нее была словно бальзам на ее душу.

— Мой брат приезжает, — вырвалось у нее, но она тут же осеклась. Как она могла так легко выдать семейную тайну?

— Твой брат?

— Да. Через две недели он прибудет сюда с отрядом своих людей, чтобы начать осаду замка.

Джеймс отшатнулся от нее.

— Ты все это спланировала, — обвинил он ее.

— Нет! Я только что узнала…

— Господин Монтгомери! Господин Монтгомери! — кричал подбежавший к ним уличный мальчишка в грязных лохмотьях. — В замке пожар! Торопитесь!

Джеймс схватил жену за руку, и они помчались к замку.

В голове Бренны билась пугающая мысль о том, что вернулся ее отец. Она тяжело дышала, стараясь не отставать от мужа. «Не может быть, не может быть», — стучало у нее в мозгу.