В тени граната - Виктория Холт

Он капризно выпятил нижнюю губу.

— Тогда пусть этого человека отсылают обратно в Испанию,— угрюмо произнес он.

Карос отвесил низкий поклон, он был радостно возбужден. Королева не сможет отменить приказ короля, а у него есть слово короля, что Фернандеса следует отослать обратно в Испанию.

* * *

Катарина обезумела от горя. Она послала за своим духовником, а ей сказали, что его больше нет при дворе. В отчаянии она призвала к себе Кароса.

— Что это значит? — потребовала она.— Где Фрей Диего?

— На пути в Испанию,— ответил Карос, не в силах сдержать самодовольной ухмылки.

— Это невозможно. Мне не сообщали о его отъезде.

— Приказ гласил, что он должен уехать немедленно.

— Чей приказ?

— Короля Испании.

— Приказы короля Испании не имеют силы при дворе короля Англии.

— Осмелюсь заметить, Ваше Величество, имеют, если это и приказ короля Англии.

— Что вы имеете в виду?

— Король, ваш супруг, приказал, чтобы Фрея Диего как можно скорее отослали в Испанию. Он не желает, чтобы он продолжал быть вашим духовником.

Катарина направилась в покои короля, стараясь двигаться быстрее, насколько это позволяло ее отяжелевшее и громоздкое тело.

Генрих, смешивая мазь рядом с Комптоном, повернулся к ней с пестиком в руке.

Она коротко бросила Комптону:

— Я хочу поговорить с королем наедине. Комптон поклонился и удалился.

— В чем дело? — потребовал Генрих.

— Я только что узнала, что моего духовника удалили от двора.

— Вот как? — проговорил король нарочито небрежным тоном.

— Удалили без моего приказа,— продолжала Катарина.

— Решать, кто должен и кто не должен оставаться при моем дворе, является моей привилегией,— сказал Генрих, но Катарина была так расстроена, что не заметила опасных признаков.

— Моего собственного духовника...

— Испанца! — Генрих как бы выплюнул это слово.— Разрешите заявить вам, мадам, что не доверяю испанцам с тех пор, как имел дело с вашим отцом.

— Он был со мной много лет...

— Тем больше оснований, чтобы он вернулся в свою страну.

Катарина почувствовала на глазах слезы. Беременность стало все труднее переносить, чем это было вначале, и часто Катарина удивлялась собственной слабости. Обычно она не давала волю слезам.

— Генрих...— начала она.

— Мадам, не пытайтесь мне диктовать,— прервал тот.— При моем дворе и так много шпионов. Я хотел бы избавиться от всех испанцев.

От ужаса у Катарины перехватило дыхание.

— Ты забыл, что и я...— начала было она. Генрих резко оборвал:

— Я не забываю. Мне хорошо известно, что ты была заодно со своим отцом, нашептывала мне на ухо, искушая меня принять тот или иной план... все время зная, что это выгодно твоему отцу... а не мне.

— Генрих, клянусь, что это неправда.

— Клянись, если хочешь. Но кто поверит испанке?

— Ты говоришь со мной, как будто я чужая... и враг.

— Ты испанка! — сказал он.

Она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

Последнее время в воздухе носились дурные слухи. Она не придавала им значения и считала их простыми сплетнями. Если королева вскоре не подарит королю ребенка, он может решить, что она неспособна рожать, и обратится за разводом.

Она при этом подумала, как могут люди быть такими жестокими? В своих сплетнях они не придают значения нашим напастям.

Теперь же она хотела знать, откуда и почему пошли такие слухи. Когда Генрих так сощуривал глаза, он выглядел таким жестоким.

Она отвернулась.

— Мне нужно вернуться к себе,— сказала она.— Я неважно себя чувствую.

Генрих не ответил ей, а стоял, сверкая глазами, пока она медленно и неуклюже выходила из его покоев.

* * *

Теперь Катарина ждала, ждала рождения ребенка, который существенно изменил бы ее будущее. Если на этот раз она сможет родить здорового мальчика, король вновь будет находить удовольствие в своем браке. Его отвратила от нее лишь эта полоса невезения, твердила она себе. Так много неудач. Право же, кажется, что их преследует какой-то злой рок. Неудивительно, что Генрих начинает сомневаться в том, что у них может быть семья, и поскольку он Генрих, то не скажет: «Можем ли мы иметь детей?», а скажет: «Может ли она иметь детей?» Он не поверит, что в неудаче может быть повинен он сам.

Она все время молилась: «Дай мне родить здорового ребенка. Пресвятая Матерь, пусть это будет мальчик. Если я прошу слишком многого, пусть будет девочка, только здоровая и живая... хотя бы для того, чтобы доказать, что я могу родить здорового ребенка».

Девиз с изображением плода граната в ее апартаментах казался ей посмешищем. Он был вышит на развешанных по стенам гобеленах, выгравирован на многих ее вещах. Плод граната, означающий плодородие, который она так часто видела у себя на родине, пока не поняла значение этого древнего арабского символа.

Какая ирония, что она выбрала его своим девизом!

Она не осмеливалась размышлять о возможности неудачи и поэтому старалась доказать Генриху свою абсолютную преданность его делу. Когда прибыли послы из Франции, она приняла их с видимым удовольствием и величайшим радушием; массу времени она проводила с опечаленной юной Марией, желая помочь ей прожить это трудное время, подбадривая ее, вспоминая свои собственные страхи при разлуке с матерью: уверяя ее в том, что покорно приняв свой жребий, та, в конце концов, справится со своими страхами.

В такое время она была неоценимой. Даже Генрих был вынужден неохотно это признать и, поскольку он понял, что тем самым она ему говорит, что порвала со своим народом и решила целиком перейти на его сторону, его отношение к ней смягчилось.

С наступлением июля были завершены переговоры о французском браке и совершена церемония бракосочетания с доверенным лицом.

Мария, с бледным лицом и трагическим выражением в огромных глазах, смиренно покорилась. Катарине, присутствовавшей на церемонии, когда новобрачных укладывали в постель, было жаль девушку. Она тихо смотрела, как фрейлины Марии укладывают ее, дрожащую и полураздетую, в постель, а рядом с ней кладут замещающего короля Франции герцога де Лонгвилля — полностью одетого за исключением одной обнаженной ноги, которой он притронулся к Марии. Тут же было объявлено, что брак действителен, ибо прикосновение французского и английского тел считалось равносильным его совершению.

* * *

В октябре этого же года Марию с большой пышностью повезли в Дувр, откуда она должна была отправиться морем во Францию. Ее сопровождали Катарина и Генрих, и Катарине стало страшно, когда она увидела мрачное выражение в глазах Марии.