Железный рассвет - Чарлз Стросс

Несварение и ускоренное сердцебиение вследствие этого. Если вы намерены назначить себя верховным судьей в наказуемом смертью случае, вам нужно убедиться, что вы готовы, поправ справедливость, жить с последствиями сего факта. И я не верю, что эти суки понимают, чем это пахнет.

Вот почему я направляюсь на Новый Дрезден. Я намерен загнать в угол посла Элизабет Морроу и министра торговли Харрисона Бакстера и задать им вопрос: почему они хотят наказать 800 миллионов человек, не имея ни одного свидетельства, что те ответственны за преступление, в котором обвиняются.

Читайте мою колонку. Конец.

Фрэнк вытянул руки к потолку и широко зевнул. Он задремал в комнате для завтраков и испытывал похмелье средней тяжести. Все равно лучше, чем мучаться воспоминаниями об инциденте в баре прошлой ночью. За что был благодарен.

Отделение для завтраков похоже на все остальные обеденные комнаты — только поменьше, с горячими блюдами, но без бара и сцены кабаре. Поздним утром здесь было почти пусто. Фрэнк взял себе тарелку и положил жареного мяса и фаршированный яйцами перец, добавил горячие черничные пирожки из фабрикатора и пошел искать свободный столик. Единственный дежурный стюард, не тратя времени, предложил ему кофе. Как только Фрэнк уткнулся в еду, то постарался подтолкнуть свои изношенные мозговые клетки к конфронтации с новой дневной программой.

Первое, трансферный пункт «Септагона Центрис Ноктис». Сходят и садятся. Хм. Стоит изучить доску бюллетеней при случае? Следующее, просмотреть рассылку. Записать поступившие новости, прочитать и резюмировать. Затем… твою мать, поесть. Он добавил в кофе сливки и размешал.

Интересно, случилось ли что-нибудь во время последнего прыжка?

Вечная дилемма межзвездного спецкора. Оставаясь на одном месте, никогда не знаешь лично, что происходит рядом, но можно оставаться включенным в сеть каузальных каналов, распространяющих новости по имперскому времени. Если путешествуешь, то заперт без связи с внешним миром от момента первого прыжка корабля до момента входа в световой конус места назначения. Но каналы платили за инстинктивную способность Фрэнка проникать в сущность странных культур и чужой политики. Постигнуть это, оставаясь дома, нельзя, поэтому в каждом новом порту Фрэнк начинал безумную погоню за информацией, чтобы переварить ее в редакционные очерки и мнения специалиста во время последующего перелета и выплюнуть их в сеть, когда корабль вынырнет в системе с частотами внешней вселенной.

Фрэнк зевнул и налил себе еще чашку кофе. Слишком мало сна, слишком много виски и рома, но он уже повернулся лицом к работе по подготовке к прибытию на Новый Дрезден. Септагон так хорошо покрывала система связи, что выходить здесь не имело смысла: это был главный информационный экспортер. Но Новый Дрезден находился в стороне от протоптанной дорожки и к тому же в опасности, в результате медленно надвигающейся катастрофы, исходящей из московской системы. По прибытии Фрэнк получал четыре дня полнейшего безумия от спуска в первой же группе и до рывка в последнюю минуту назад к стыковочному тоннелю. За это время Фрэнк должен успеть передать копии написанного на маршруте, собрать материал для статей на две недели и сделать все, о чем следовало позаботиться. Он сверился с табло времени и подсчитал, что может совершить поездку с экономией в два с половиной часа. Три с половиной дня жужжать, словно свихнувшаяся навозная муха, получившая досрочное освобождение в разгар дипломатической встречи. Замечательно, что Новый Дрезден спокойно относится к применению фармацевтических препаратов, когда Фрэнк вернется, его вполне может ожидать величайший в истории журналистики метамфитаминовый удар. Определенно заслуженный, если стараться покрыть четыре континента, восемь городов, перенести три дипломатических приема и шесть интервью за три дня, но с'est la vie.

Живот наполнился, кофейник опустел, Фрэнк отодвинулся от стола и встал.

— Когда отчаливаем? — наугад спросил он в пустоту.

— Отправление по расписанию в течение двух тысяч секунд, — мягко ответил корабль, слова звучали прямо в ушах. — Бортовой генератор свертывания пространства будет синхронизован со станцией без перехода к нулевой гравитации. Разгон к прыжковой точке продлится около 192000 секунд, и частотные полосы допускают подключение к Септагону в течение всего этого времени. Есть еще дополнительные вопросы?

— Нет, спасибо, — ответил Фрэнк, слегка ошарашенный полнотой ответа на его вопрос. «Чертова хреновина, должно быть, подключена к Эсхатону», — нервно подумал он. Существовали разумные ограничения в экспериментах с Искусственным Разумом. Легкий этический момент: функционирующий ИР должен соответствовать строгим требованиям к индивидуальности. Имела место тенденция к торможению наиболее безрассудных исследований, даже если Эсхатон не приставляет пушку к головам ученых. Но порой Фрэнка удивляли изящества, проявляемые большими управляющими системами наподобие вспомогательной системы взаимодействия корабля с пассажирами. Казалось не совсем правильным, что машина в состоянии предвидеть твои желания.

В смятении Фрэнк расхаживал по прогулочной палубе на уровне С, едва замечая окружающих. Палуба в дневном свете представлялась совершенно другим местом в сравнении с затемненными ночными коридорами. Со всех сторон элегантные тарелкообразные освещенные витрины бутиков, магазинчиков, салонов красоты и скульпторов тел. Деревья, ловко заключенные в утопленные в пол кадки, росли вдоль коридора на равных расстояниях, их ветви сплетались над головой. Крошечные обслуживающие роботы собирали коричневые листья до того, как те осыпятся и покроют плюшевый ковер.

Коридор не был пуст, но пассажиров еще немного, основной поток еще проходил через стыковочный тоннель с «Ноктис орбитальным». Линии «ВайтСтар» открыли сообщение с системой Септагон. Здесь прогуливалась молодая пара — возможно, богатые молодожены с Мира Эйгера, — держась за руки, с полным невниманием ко всему, присущим истинной влюбленности. Шаркал ногами согбенный старик с редкими волосами, постоянно дергающейся от тика щекой и крошками в бороде, оставшимися от завтрака, с тупым отсутствующим взглядом направляющийся к скромному опиумному притону. Фигурка юного сорванца в черном замерла у витрины очень дорогой ювелирной лавки. Проходя мимо, Фрэнк отступил в сторону, пропуская целенаправленно спешащего стюарда. Палуба представляла собой шопинговую аллею, созданную для выдаивания из богатых путешественников денежных излишков. Фрэнк — не праздный и не богатый — сосредоточился на нитевидной дорожке со случайными покупателями, глазеющими в витрины.

Прогулочная палуба тянулась двухсотметровой петлей вокруг центрального атриума пассажирских палуб корабля, внутренний водопад и огромные высеченные лестницы поднимались вокруг стеклянными фантазиями. На полпути Фрэнк обнаружил брешь между фасадами магазинов — радиальный проход к круговому салону с красным напольным покрытием и отделкой из неправдоподобно огромных плит резной кости с ярусным партером в центре. Он был почти пуст, лишь несколько ранних пташек попивали кофе, погрузившись во внутреннее пространство своих хэд-апов[23]. Фрэнк направился к декадентского вида дивану в виде присевшего гуся, полному подушек с покрытием из клонированной человеческой кожи, достаточно мягкому, чтобы утонуть в нем, и нежному, как прикосновение любовницы. Фрэнк растянулся на нем и выудил свою клавиатуру, разложил ее в полный размер и натянул очки-экраны. «Определим приоритеты, — пробормотал он про себя, пытаясь лаской кожи отогнать навязчивые воспоминания о ночи. — Кому сперва отправить сообщение — в посольство или в консульство Объединенных Наций? М-да…»