Царь и царица - Владимир Хрусталев

Внешней причиной удаления этих лиц послужило то, что они передавали в городе многое из происходившего во дворце, причем будто бы преувеличивали и даже извращали роль Распутина. Но это была лишь гласная причина. На деле же царица добивалась их удаления, считая их за людей, стремившихся парализовать ее влияние на Государя. Чрезвычайно характерна в этом отношении фраза, заключающаяся в ее письме Государю от 17 сентября 1915 г.: «Некоторые, – пишет Государыня, – боятся моего вмешательства в государственные дела (все министры), а другие видят во мне помощника во время твоего отсутствия (Андронников{229}, Хвостов, Варнава{230}). Это доказывает, кто тебе предан в настоящем смысле слова»{231}.

Таким образом, в представлении Александры Федоровны, степень преданности Государю окружающих его лиц измерялась степенью их признания благотворности участия царицы в государственном управлении. Иначе говоря, всякое лицо, боровшееся с ее пожеланиями и мнениями, было нетерпимо и причислялось к врагам царской четы.

В частности, удаление СИ. Тютчевой произошло по следующей причине.

Воспитательница великих княжон крайне негодовала на то, что Распутин бывает в их комнате и даже кладет свою шапку на их кровати. Императрица же заявила, что она не видит в этом ничего дурного. Тогда возмущенная СИ. Тютчева обратилась к Государю. Он согласился с ее мнением и сказал, что переговорит по этому поводу с Государыней. Результатом же переговоров царя и царицы явилось немедленное удаление Тютчевой от двора.

Надо, однако, признать, что власть прельщала Александру Федоровну не из тщеславия, а как орудие для осуществления широких замыслов общего значения. Если порой она убеждала своего супруга использовать свою власть по отношение к отдельным лицам и в частных случаях, то лишь когда вопрос ее очень близко касался и сильно волновал. В общем же, она не хотела нарушать установленного порядка, и если порой именно к этому приходила, то бессознательно, ибо и самый порядок ей не был известен. Строю ее мышления анархия была совершенно чужда.

По существу, царицу занимали, захватывали ее мысли, а порой и волновали вопросы широкого значения. Так, в тех же письмах своих к Государю она касается самых разнообразных тем. Тут и своевременное обеспечение городов, а в частности столицы, продовольствием и топливом, и понижение, в интересах бедных людей, цен за проезд по городскому трамваю, (чем она одновременно обнаруживает свое незнакомство с русским строем вообще и, между прочим, с основами городского самоуправления); тут и необходимость наблюдения за производством заводами боевых припасов. И надо признать, что, в общем, суждения ее по этим вопросам отличаются здравым смыслом и подсказаны горячим желанием облегчить положение неимущих и содействовать благоустройству в стране. С большим мужеством, ввиду ее немецкого происхождения, высказывается она против поднятой во время войны травли балтийских немцев и бессмысленности преследования лиц, носящих немецкие фамилии.

В этом отношении ярко сказывается, насколько Александра Федоровна отличалась рассудительной деловитостью и практичностью, коль скоро ее природный здравый смысл не был затемнен излишней страстностью.

Проявляется в переписке с Государем и ее принципиальность. Характерно в этом отношении ее замечание по поводу предложенного Распутиным способа получения средств для благотворительности путем награждения богатых банкиров чинами и орденами. «Неужели, – говорит она, – надо прибегать к таким дурным способам для получения денег на помощь страждущим!»

Но, увы, не одна страстность порой лишала Государыню способности разбираться в событиях; была этому и иная еще причина – присущая ее характеру почти безграничная самоуверенность и самонадеянность. Александра Федоровна никогда в правильности своих суждений не сомневалась и всякую зародившуюся у нее мысль почитала за безусловно верную, не подлежащую оспариванию.

О степени ее самоуверенности красноречиво свидетельствуют опять-таки ее письма Государю, в которых вообще с такой необыкновенной четкостью и выпуклостью выступают все черты ее характера. Я имею в виду в данном случае ее сообщения Государю о разговорах, которые она имела с графом П.Н. Игнатьевым{232} (министром народного просвещения) и с очень близким ко двору лейб-медиком С.С. Боткиным{233}. По поводу этих разговоров она пишет, что «разъяснила им, в чем они ошибаются, и теперь они это поняли». Таким образом, Александре Федоровне представлялось, что достаточно ей было поговорить с кем-либо, только бы он не принадлежал к числу ее врагов, которых она видела повсюду, чтобы ее собеседник сразу поумнел.