Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке - Мария Филимонова

Разделение властей в эпоху Американской революции считалось само собой разумеющимся для свободного государства. Лишь первые революционные органы власти, а также Континентальный конгресс, созданные ad hoc, не знали разделения на различные ветви.

Б. Раш рассуждал: «Составные правительства наиболее благоприятны для человеческой природы, поскольку дают наибольший простор для развития сил и добродетелей разума. Мудрость, ученость, опыт с самой широкой благожелательностью, с самой непоколебимой твердостью и с величайшей высотой души — все это вызывается к жизни противоположными и различными обязанностями различных представлений людей»[670]. Конституции штатов, как правило, не прибегали к такой изощренной метафизике. Так, конституция Джорджии лаконично констатировала: «Законодательная, исполнительная и судебная ветви должны быть отделены друг от друга, чтобы ни одна из них не осуществляла принадлежащие другой полномочия» (ст. I). Отступления от этого принципа были редки. Например, Южная Каролина допускала участие президента штата в законодательной власти (конституция 1776 г., ст. VII). Это был местный аналог английской концепции «короля в парламенте», против которой в Массачусетсе резко возражал Теофиль Парсонс, автор «Эссекского результата»[671].

Утверждая разделение властей, творцы американского конституционализма следовали положениям Локка и Монтескье. Монтескье рассуждал: «Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их». Если же в одних руках будут соединены все три ветви власти, в государстве установится деспотизм[672]. В ранних конституциях штатов, как и у Монтескье, выделяются три основные ветви власти: законодательная, исполнительная и судебная. Однако в вопросе о соподчиненности властей они в это время следовали скорее Локку. Именно в этом заключалась «локковская парадигма» первых американских конституций. В них баланс власти был заметно смещен в сторону законодательной ветви. Это соответствовало локковскому принципу: «Во всех случаях, пока существует правление, законодательная власть является верховной. Ведь то, что может создавать законы для других, необходимо должно быть выше их»[673]. Ослабление исполнительной ветви можно расценить также как отложенную реакцию на Акты Тауншенда, укреплявшие позиции колониальных губернаторов и предоставлявшие им финансовую независимость от законодательной власти. Газеты начала 1770-х гг. возмущались попыткой сделать губернаторов независимыми от колониальных ассамблей: «Худшего представления об американском губернаторе человек не мог бы составить»; «Если бы король Георг III был независим от нации в отношении финансовой поддержки, захотела бы нация видеть его своим сувереном? Конечно, НЕТ»[674]. Получив возможность изменить баланс полномочий согласно собственным пожеланиям, американцы отдали «власть кошелька» в руки легислатур. В Южной Каролине выдвижение финансовых законопроектов было исключительной привилегией нижней палаты; сенат штата не мог их видоизменять или дополнять, хотя и мог отклонить; исполнительная же власть в денежных делах была полностью подчинена легислатуре (конституция Южной Каролины 1778 г., ст. XVI; ср. также: конституция Виргинии; конституция Нью-Гэмпшира; конституция Нью-Джерси, ст. VI). В конституции Массачусетса, однако, роль сената в отношении финансовых биллей была больше: такие законопроекты исходили от нижней палаты, но поправки и изменения со стороны сената допускались (гл. I, секц. III, ст. VII; ср. также: конституция Делавэра, ст. 6).

В остальном обе палаты были равны в том, что касалось законодательного процесса.

Конституция Мэриленда дополнительно защищала депутатов, давая легислатуре право наказывать тюремным заключением за препятствование ее деятельности, нарушение ее привилегий и даже просто за неуважение к ней (ст. XII). Заметим, что, когда дело касалось чиновников исполнительной власти отдельного наказания за оскорбления или угрозы в их адрес не предусматривалось.

Во всех штатах, за исключением Пенсильвании и Вермонта, легислатуры были двухпалатными. Здесь, кроме существовавшей с колониальных времен традиции, отразились представления классического республиканизма о «смешанном правлении». Легислатура представляла два из его трех элементов: демократический (нижняя палата) и аристократический (сенат). Эта идея была довольно популярна в XVIII в. Монтескье писал о смешанном правлении: «Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом, если бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу, то общая свобода стала бы для них рабством и они отнюдь не были бы заинтересованы в том, чтобы защищать ее, так как большая часть решений была бы направлена против них. Поэтому доля их участия в законодательстве должна соответствовать прочим преимуществам, которые они имеют в государстве, а это может быть достигнуто в том случае, если они составят особое собрание, которое будет иметь право отменять решения народа, как и народ имеет право отменять его решения»[675]. Позднее Дж. Адамс дал развернутую апологию «смешанного правления» в своей «Защите конституций Соединенных Штатов» (1787), где объявлял, что имущественные права богатых и бедных равно священны и равно требуют защиты. Обеспечить такую защиту может лишь наличие отдельного представительства интересов каждой из групп в форме двух палат законодательной власти. Над обеими конфликтующими группами Адамс помещал беспристрастного арбитра, каковым он видел президента (монархический элемент смешанного правления)[676]. Следует подчеркнуть, что в революционной Америке терминология «смешанного правления» была весьма условной. «Монархия» не означала передачи исполнительной власти по наследству; «аристократия» не подразумевала никакого аналога европейского дворянства. Что же касается «демократии», то при существовавших ограничениях избирательного права она также была ограниченной.

На практике «аристократизм» верхней палаты выражался в более высоком имущественном цензе для сенаторов. Например, в Северной Каролине от кандидата в сенаторы требовалось владение 300 акрами земли; для того, чтобы стать депутатом палаты общин, достаточно было 100 акров (конституция Северной Каролины, ст. V–VI). В Массачусетсе от сенатора требовался фригольд стоимостью не менее 300 фунтов или личное имущество на 600 фунтов. Для членов палаты представителей соответствующие требования были в три раза ниже (конституция Массачусетса, гл. I, секц. I, ст. V; гл. I, секц. II, ст. III).