Коло Жизни. Бесперечь. Том первый - Елена Асеева

Еси, только воины появились в комнате, спрыгнула с кровати, и, отбежав к портьере, что прикрывала не только окно, но и часть стены, вжалась в ее плотную материю, стараясь укрыться. Она видела, как нанесли удар мечом по голове няньки, видела как та, обливаясь кровью, повалилась на пол, но не закричала… лишь широко раскрыла очи и рот от ужаса, каковой, вероятно, и сковал ее движения.

Один из нападавших, откинув в сторону меч и вынув из-за пояса кинжал, немедля подскочил к девочке. Он крепко схватил ее за грудки, стремительно поднял вверх, и с силой вдавил ее малое тельце в стену, при том болезненно ткнув острием загнутого кинжала в шею. Вогнав его в глубины кожи и плоти так, что из рассечения густой пеной потекла кровь, и тотчас рывком дернул ручку вправо, прочерчивая тем движением широкую расщелину. Есислава нежданно громко вскрикнула… и тотчас крик ее оборвался. Она резко дернулась всем телом… раз… другой… так, что дрогнули руки убийцы, удерживающая ее и наносившая удар кинжалом. Еще доли секунд глаза девочки сомкнулись, плоть окаменела, и, кажется, перестала пузыриться на шее алая вытекающая юшка… А после мощный зов Крушеца выплеснул призыв о помощи к своим собратьям, пробив не только свод опочивальни, но и всю Солнечную систему.

Не прошло, похоже, и мгновения, как тот кто напал на Есиньку, стремительно дернулся. Его руки зараз разжались, выпуская и саму девочку, и нож. Он также рывком, как досель резал отроковицу, свершил переворот в воздухе, при том вскинув высоко вверх ноги, да, что есть мочи вдарился всем телом в супротивную окнам стену, оставив на ее поверхности не только узкие трещинки, но и разорвав на части тончайший, желтый шелк украшающий их. Потоки алой юшка, остатки мозгов и разорванных кусочков плоти, ноне купно укрыли саму стену, да бесформенной, вязкой массой скатились вниз на пол. Еще не более морга и комната единожды сотряслась, запылала золотым светом и немедля… единожды в двух иных нападающих попали, точно упавшие с под свода черные лучи, с серебристыми вилообразными наконечниками, разком пробившие их насквозь. Воины, даже не успели толком вскрикнуть аль дернуться, поелику следом прилетевшие голубовато-зигзагообразные полосы, коснувшись их тел, вызвали полымя, только дивного смаглого оттенка. Оба нападавших повалились на пол выбрасывая выспрь яркие коричневые лоскуты пламени, при том не распространяя запаха, дыма, и не поджигая самой поверхности ковра, одновременно втянув в себя прошившие их черные лучи.

А в комнате одновременно появились Стынь и Дажба, оба не только побледневшие, растерявшие золотое сияние, но и зримо испуганные. Дажба возник подле второго окна, это он убил, откинутого от Еси Небом убийцу, а Стынь появился подле ложа… и то Мор сначала прицельно пульнул в иных нападавших молнии, и лишь потом младший Димург сжег их. Потому как Стынь оказался ближе к отроковице лежащей на полу и пускающей кровавую пену не только из места пореза, но и изо рта, он первым подскочил к ней. Глаза Еси были сомкнуты, тело подергивалось, точно в предсмертной агонии, но она еще оставалась живой и сердце ее стучало. Стынь с ужасом взглянул на огромный порез на шее девочки, откуда при падении выпал кинжал, и тягостно дернувшись, прижав ее груди, гневливо бросил в направление Раса:

– Что? Что ты наделал Дажба? Убил… убил нашу Еси… убил… Ты! Ты! – еще, похоже, мгновение и младший Рас под негодующим взором Димурга сгорел… как те двое, тела которых все еще облизывало смаглое пламя.

Внезапно ярко замерцал голубой аквамарин в венце Стыня, и вторя ему запульсировал кумачным цветом венец на Дажбе.

– На маковку… на маковку, поколь бьется сердце, – торопко дыхнул Дажба, очевидно, первый принявший аль разобравший посланное им обоим сообщение.

Младший Рас спешно шагнул к Стыню, едва шевельнув перстами, не смея даже прикоснуться к юнице, не то, чтобы принять на руки. Однако, Димург плотнее прижал к себе тельце Есиславы, и ярко вспыхнув золотым светом, обратившись в искру, пропал из комнаты, вместе с ней. Следом уже не золотой, а рдяной искрой последовал за ним Дажба.

Младший Рас вошел в залу маковки и огляделся. Кроме него в помещение находился один Мор, каковой ноне был в своем венце, где подымающиеся вверх четыре серебряные дуги скрещивались меж собой. Украшенные лоптастыми листьями дуба и дланевидными клена, с миниатюрными цветками, собранными в кисти и зонтики, усыпанные рубинами, белым жемчугом, синим и желтым яхонтами, в навершие те дуги держали огромное яблоко из желтого алмаза, с тонкой зеленой веточкой кончик коей венчался тремя маханькими розовыми жемчужинами.

– Дажба, – мягко молвил Мор, стоявший посередь залы, словно в окружение четырех сизо-дымчатых облачных кресел, и спешно направил свою поступь к младшему Расу.

– Есислава… где? Что? – едва слышно выдохнул Дажба и не менее спешно шагнул к Димургу.

Мор приблизившись к Расу, широко раскрыл руки, и, приняв младшего в объятия крепко прижал к груди, нежно принявшись гладить по спине.

– Все хорошо. Все будет хорошо, – успокоительно продышал Димург, и прикоснулся устами к виску Дажбы.

И тотчас кожа младшего Раса, растерявшая от волнения, и зова Крушеца всякое сияние, от ласковых лобызаний Мора сызнова зазолотилась.

– Не тревожься девочка в руках бесиц-трясавиц, – продолжил свою умиротворяющую речь Димург, и вновь провел рукой по спине Раса. – Там Отец… днесь он вернется и все расскажет. Я уверен, вы со Стынем успели.

Зримо содрогнулся от тех слов Дажба и чуть слышно застонал, точно ноне не Еси, а его лечили бесицы-трясавицы, где– то в недрах маковки, в одной из множеств комнат, горниц, светелок, клетей, худжр, наполняющих ее. Мор слегка отклонился от Раса и заглянул в его лицо, со все еще трепещущими под кожей жилками, оные несли в себе беспокойство за жизнь отроковицы и единожды болезненность зова лучицы. Нежно приобняв Дажбу за стан Димург медленно, вроде тот слыл хворым, повел его к одному из кресел, по мере ходьбы все еще говоря, что-то ободряющее. Зеркальная стена нежданно пошла рябью и в помещение вошел и вовсе черный Стынь… Также как дотоль у Дажбы, его кожу покинули золотистые переливы, одначе, судя по всему, не по этой причине он стал таковым темным так, что обок него курился черный дымок. Стынь явственно гневался, а войдя в залу и узрев сидящего на кресле Дажбу, и придерживающего его за плечо Мора и вовсе тягостно вздрогнул.

– Чего? Чего сюда явился? – вельми гулко закричал Стынь и резко остановившись, обдал Дажбу негодующим взором. – Что? Что натворил с Еси… с лучицей? Да, знал бы… знал бы ты… Ты, Дажба, как дорога мне эта лучица… что значит она для меня… Ты! Ты! – младший Димург будто задохся гневом, и оттого туго качнулся взад… вперед.

– Малецык! Малецык, что ты… умиротворись! – взволнованно произнес Мор, не ведая, что делать, ибо боялся оставить без поддержки Дажбу, и, одновременно, зрел, как черное марево, вспенилось на поверхности серебристого сакхи его брата.

И тотчас в залу вошли, единожды выйдя из трепещущей зеркальной стены, Небо и Асил. Старший Атеф будучи ближе к Стыню, первым узрел его тягостное покачивание, посему спешно направился к нему. Он схватил младшего Димурга за плечи, и рывком развернув к себе, крепко прижал, махом обвив руками его мощную спину, и немедля с тем впитав, поглотив черное марево, кружащее подле сакхи. Своей теплотой, любовью передавая Стыню спокойствие и часть золотого сияния.