Совиный сказ - Анна Владимировна Завадская

Ладно бы, если бы никто о свойствах браслета достоверно не знал, церковникам сказал — и всё. Но раз уж Евдокия Викторовна всем родичам о свойствах браслета проболталась — то объяснения давать придётся, если хочет выстроить доверительные отношения в семье. Вот только что именно рассказать и как?

И ещё один вопрос, не связанный с первым, но тоже требующий от Тихона решения. Что делать с арапом? Он ведь чуть к Тихону не бросился в ноги, когда Глеб Гориславович с семьёй вышли на крыльцо! Свалилась же проблема на голову.

Тихон ненавидел концепцию «высших» и «низших». В любом виде, в любом исполнении. Да, кто-то может быть более талантлив, чем другой. Кто-то может обладать большей силой или иметь больше денег. Но превосходство в чём-то одном не делает тебя лучше кого-то во всём. Если кто-то богат, это не даёт ему право заставлять бедных делать что-то против их воли. Твоя сила не даёт тебе право издеваться над слабым. И те, кто позволяют себе подобное всегда бесили Тихона. Во всех мирах. И всегда отгребали от него. Ну, в первом мире большую часть времени отгребал, конечно, он, но… Это было слишком давно.

Так вот. История этого странного арапа задела Тихона, отрицать было бы глупо. Но эта проблема была решена ещё задолго до появления самого Тихона в Кремнах. И то, что церковь присматривает за арапом — правильно. Ведь проблема бывших рабов заключается не в том, чтобы получить свободу, как все думают. Проблема — стать самостоятельным, полагающимся на себя больше, чем на других. И, в отличие от церквей… храмов прошлого мира, здесь священники делают всё, чтобы люди полагались не на бога или Творца, а самостоятельно решали свои проблемы. И сами отвечали за них. Так что именно священники и могли помочь арапу выйти из парадигмы «господин-раб».

В теории. А на практике же сейчас они могут только присмотреть за тем, чтобы арапа никто не обижал, и чтобы он не помер с голода. И всё. Учить языку? Объяснять церковные догмы? Рассказывать о том, что все равны и нет господ, и нет рабов — этим в церковной школе занимаются, а этот арап туда ходить не может, языковой барьер. А тратить время на то, чтобы учить его языку княжества… Да нет у священников его, свободного времени! Тем более, если сам арап не хочет. Как его заставить выучиться, если он не хочет?

С другой стороны, разве это проблема Тихона? Ну не хочет арап учить язык — так и не надо! Вновь стать добряком, решающим чужие проблемы просто потому, что может, а не потому, что просят? Да с какого бодуна?! Да, Тихон может понять арапа. Может даже общаться с ним. Но… Вот реально, зачем Тихону этот арап, который будет считать отрока своим хозяином? Быть господином — это не только про права, это про обязанности. Защита, еда, кров, благополучие раба — ответственность хозяина. Зачем Тихону, в его десять лет, такая ответственность?

И это его «великий», «духи сказали», «полезным слугой»… Да ну нафиг! Вот реально! У Тихона начинает болеть голова, как только он подумает обо всех проблемах, которые могут быть связаны с этими терминами.

— Тихон, ты не спишь? Чай с нами пить будешь? — спросила матушка, постучав в дверь комнаты Тихона.

— Да, сейчас выйду, — ответил ей отрок, поднимаясь с кровати.

Да, надо ещё и штаны сменить, на домашние. И не забыть всю одежду аккуратно сложить в сундук, до следующего воскресенья.

* * *

— Не-не-не, хозяйка, сидите-сидите, — вбежав в гостиную-столовую с подносом сластей, сказала Глаша, как только Василиса Никитишна попробовала подняться со стула. — И так сегодня перетрудились. Церковь, потом пир. Отдыхайте, отдыхайте, сейчас Иван принесёт самовар.

— Глаша, а Глаша, — поглаживая подаренный Тихоном браслет, начала говорить Василиса Никитишна. — А ты же знала, что я непраздная, да? Именно поэтому ты так себя вела в последние дни, да?

— Да что вы! Как я могла бы такое узнать? — всплеснула руками Глаша. — Вот, яблочное варенье, ваше любимое. Это Евдокия Викторовна святым взглядом обладает, а я-то откуда могла бы узнать?

Глеб лишь хмыкнул. Ой, зря Глаша пытается выкрутиться, ой зря. Василиса Никитишна же дочка губного старосты, пусть и всего лишь приёмная. Даже Глеб не пытается от своей жены хоть что-то скрыть. Василиса Никитишна с детства чуяла тайны.

— Глаша… — с прищуром начала говорить Василиса Никитишна.

Но была перебита на полуслове вошедшим в комнату Тихоном:

— О! Пряники! И медовые коврижки! Какая вкуснятина. Ой, дядь Вань, простите, я сейчас вас пропущу. Матушка, вам сейчас волноваться нельзя. Вы теперь не только за себя отвечаете, но и за моего братишку.

— Ну, мы это, пойдём, — дёрнула за рукав только поставившего на стол самовар дворника кухарка. — Если что — зовите, мы у себя.

Вообще, то, что Глаша и Иван уже были у них, Глеба слегка удивило. Всё же воскресный вечер было принято проводить с семьёй, а на работу выходить лишь в понедельник с раннего утра. Но такое уже бывало пару раз, когда Василиса Никитишна болела. Правда, каждый раз Глеб их просил об этом, а вот сейчас… Было приятно. И очень своевременно.

— Погоди, а ты уверен, что будет… мальчик? — робко спросила Василиса Никитишна, переключая своё внимание на Тихона.

— Ну, у меня опыта, конечно, меньше в определении пола будущего ребёнка, чем у Евдокии Викторовны, — присаживаясь на стул справа от Глеба, сказал Тихон. — Но мне кажется, что это будет братик, а не сестричка. И да, я обладаю духовным зрением. Появилось после нападения того духа. А так, как только слышал о подобном — то и сомневался в том, что вы непраздная. А ещё я, оказывается, могу создавать амулеты. Думал, простой подарок делаю — а оказалось, что оберег. Вот.

Спокойный и уверенный тон, ни капли волнения или переживаний. Словно то, о чём он говорит — обычное, ничего не значащее для него дело. Десятилетний отрок. Светловолосый, голубоглазый, милый ребятёнок, которого хочется окружить любовью и заботой, защитить от окружающего мира, полного опасностей и тревог. А ребёнок этот берёт и заявляет такое, что начинаешь задумываться, стоит ли верить своим глазам? Вот как к нему относится после такого? Как к ребёнку? Да не выйдет! Но ведь он — ребёнок! Или не совсем? Как понять?

— Матушка, я чая хочу. С коврижками медовыми, — чуть изменив выражение лица, словно стал обычным, чуть стеснительным ребёнком, сказал Тихон.

— А, да. Прости, сынок, я сейчас, — тут же отмерла Василиса Никитишна.