Жизнь и идеи Бруно Понтекорво - Михаил Сапожников

цвета. Это стало темой для розыгрыша: он перелил кьянти в обычную бутылку, а в бутылку из под кьянти налил «Цинандали». Вечером обе бутылки были представлены экспертной компании, в составе которой были А. Б. Мигдал, С. П. Капица и другие уважаемые лица. Когда все эксперты устали восхищаться благородным белым кьянти, Бруно начал убеждать их, что все-таки грузинское вино – не хуже. Апогей наступил, когда один из знатоков держа в руке бокал грузинского вина, все-таки согласился – да, не хуже, но посмотрите, какой у кьянти замечательный цвет! Первым, кто догадался, что это розыгрыш – был А. Б. Мигдал [66].

С. С. Герштейн рассказывал [44], что как-то Бруно позвал его на семинар в ФИАН[50], где были иностранцы. Герштейн отказывался ехать, потому что у него не было приглашения на семинар и он предвидел проблемы с пропуском. Бруно убедил его поехать: давайте я буду иностранцем, а Вы будете моим переводчиком. Герштейн спросил: «На каком языке мы будем разговаривать? У меня английский плохой».

– Тогда давайте на итальянском!

И вот так, бормоча «Нуово Чименто, Муссолини, Бадолини» – они прошли на семинар в ФИАН. С трудом верится!

Анекдотический случай рассказывает Дж. Фидекаро [29]: Бруно опаздывал на какое-то совещание, но на проходной Института обнаружил, что забыл пропуск. Тогда он попросил пропуск у какой-то женщины и немедленно показал его охраннику. Лицо охранника вытянулось, но Бруно он пропустил. Каким образом это стало известно Джузеппе Фидекаро – непонятно, но это есть отражение мифов, которые витали вокруг Бруно. В реальной жизни, мне говорили, что охрана Института имела негласное указание пропускать Бруно в любом виде – с пропуском или без него.

Многие путешествующие с Бруно на машине вспоминали его любимый розыгрыш: во время поездки он вдруг переставал держать руль, начинал сильно жестикулировать, размахивать руками. Попутчик замирал, а Бруно меж тем все держал под контролем, управляя коленями рулем машины.

Ренато Риччи, в то время президент Итальянского физического общества, рассказывал [144], как Бруно пригласил его домой, где Джиль приготовил гостям спагетти. Я не удержался и спросил, где же в те времена можно было достать спагетти в Советском Союзе? На что Джиль четко ответил: использовалась яичная вермишель высшего качества.

Но что спагетти! В те времена с обычным красным сухим вином были проблемы. Джиль признался, что он просто смешал спирт с клюквенным соком и получил напиток красного цвета, который понравился всем итальянцам.

Забавный случай описывает Б. М. Барбашов [147]: как-то раз Бруно судил футбольный матч между командами лабораторий ОИЯИ. Игра выдалась упорной, никто никак не мог открыть счет. Тогда Бруно неожиданно назначил пенальти в сторону одной команды, а через некоторое время – в сторону другой команды. Когда его спросили, в чем дело, он объяснил, что хотел таким нетривиальным способом оживить игру.

Однако не только Бруно разыгрывал друзей, но и советская действительность шутила над Бруно. Замечательный анекдот рассказывал Г. В. Мицельмахер: в дубненский магазин завезли прекрасные меховые шапки и продавали их, как тогда было принято для многих дефицитных товаров, по спискам. Бруно увидел за прилавком симпатичные шапки – его совсем износилась – и спросил продавщицу:

– Нельзя ли купить эту шапку?

Продавщица отвечает:

– Это только по спискам, для больших ученых, академиков.

– О, это как раз для меня!

– Как фамилия?

– Понтекорво.

Тетка вытащила список, в котором значились фамилии всех дубненских хозяйственников и партийных функционеров, просмотрела его и говорит:

– Вас, гражданин, в этом списке нет. Значит, вы не большой ученый! Отойдите, не создавайте очередь!

47. Академическая жизнь

Важной стороной жизни Бруно было участие в работе Академии наук СССР. А важной стороной академической жизни были выборы новых членов. Новых академиков избирали сначала на заседаниях соответствующих отделений, а затем утверждали на общем собрании Академии. Причем отделение должно было голосовать не более трех раз, чтобы определить наиболее достойных кандидатов на выделенные вакансии. Если высокое собрание не могло определиться с трех раз, вакансии передавались другому отделению.

В Отделении ядерной физики, членом которого Бруно был с самого основания, типичный конкурс был 1:100 – поэтому выборы становились серьезным испытанием организационных способностей как конкурсантов, так и академиков. Для избрания необходимо получить 2/3 голосов состава Отделения, поэтому на практике процедуру официального голосования всегда предваряли неофициальные обсуждения кандидатов, так называемые «игры». В процессе обсуждения академики договаривались, как они будут голосовать, и только затем шли к урнам. Однако, случалось, что результаты тайного голосования совсем не совпадали с результатами открытого обсуждения. Бруно сильно возмущался таким поведением почтенных ученых, полностью недостойных их званиям и титулам. Один раз он потребовал вообще проводить официальное голосование открыто. Всерьез стал обсуждать вопрос о своем переходе из Отделения ядерной физики в Отделение общей физики.

К счастью, все трения удалось уладить, но отголоски этой борьбы остались в архиве Бруно. В его речи на заседании ОЯФ АН интересны не столько технические проблемы академических выборов, сколько моральные принципы Бруно [148]:

«Отделение ядерной физики, в котором я состою с момента его основания, всегда отличалось своей доброжелательностью. Несмотря на то, что в него входят ученые различных школ, оно отличалось значительной способностью находить разумные компромиссы. Это особенно проявлялось во время выборов. Мы гордились этим и даже смеялись над другими отделениями, которые на выборах теряли места. К сожалению, на последних выборах эта атмосфера доброжелательности и щедрости исчезла, и мы позорно потеряли места… Естественно, что в нашем Отделении существуют различные мнения, например, относительно удельного веса административной работы кандидата на выборы. Я, например, думаю, что хороший директор института или лаборатории – это плюс, который следует учесть при прочих условиях… Но есть и другие мнения. Вообще, нам нужна терпимость по отношению ко всем различным мнениям членов Отделения.

Понятно, что любой член Отделения может голосовать против любого данного кандидата, скажем, Иванова. Но при большом обилии достойных кандидатов неприлично голосовать против всех кандидатур, кроме Иванова… Итак, я призываю к миру и прочту вам стихотворение Бориса Заходера:

Люди! Вы отныне – братья!

Эра братства – наступила:

Или братские объятья,

Или – братская могила».

Очень характерны для Бруно слова, о которых вспоминает С. С. Герштейн [137]. Бруно говорил: «Я очень хочу, чтобы X был избран в академию, он мой первый кандидат, но я никогда не буду голосовать против Y, поскольку Y – превосходный и оригинальный физик». [51]

«Объективность, – отмечает С. С. Герштейн [44], – одна из главных черт в характере Бруно. И она сильно мешала ему в академической жизни, где подковерная борьба научных группировок велась отнюдь не по правилам рыцарских турниров. Бруно был один, сам по себе, не примыкавший к какой-либо “школе”. Причем, и свою “мафию”