Отряд-2 - Алексей Евтушенко

И тут же солдаты зашумели:

– Правильно!

– Домой хотим!

– Если вы такие могущественные, то отправьте нас обратно!

– Живыми и здоровыми!

– Хватит, повоевали на чужого дядю!

– Вертай время назад, трехглазый, и сделай, как было!

– И с гарантией!

Дитц и Велга и Аня молчали. Молчал и Распорядитель. Он только поворачивал массивную седую голову то к одному, то к другому, как бы стараясь запомнить лица солдат. Наконец, эмоции пошли на убыль, и люди постепенно замолчали.

– Действительно, Распорядитель, – мягко сказал Дитц. – Вы предлагаете нам влезть не просто в смертельно опасное (таким нас не удивишь) дело, а в дело, чреватое концом, как вы говорите, всего сущего. На что мы можем рассчитывать в случае успеха?

– И на что в случае неудачи? – добавил Велга.

– Вы говорите о награде?

– Именно о ней, – подтвердил Дитц. – А почему бы нам не поговорить о награде? Вы сами сказали, что все о нас знаете. Если это так… Аня, кстати, наш друг все это время говорил правду?

– Да. Он не врет.

– Хорошо. Значит можно смело выкладывать карты на стол. Так вот. До сегодняшнего дня мы действовали более или менее добровольно. Но теперь, как мне кажется, ситуация несколько изменилась. Вы нас нанимаете, чтобы мы сделали работу, которая вам не под силу. А раз нанимаете, то мы вправе оговорить плату.

– Ну… можно посмотреть и с такой стороны. Хотя вы, по-моему, тоже должны быть заинтересованы в деле самым непосредственным образом.

– Мы и заинтересованы. Но давайте глянем на вещи реально. Жизнь и смерть всего сущего – понятия для нас, поверьте, настолько абстрактные и далекие, что.… в общем, наплевать нам по большому счету на это все.

– Ага, – добавил Стихарь. – С высокой колокольни.

– Именно, – жестко усмехнулся Хельмут. – А вот на нашу реальность, нашу Землю и нашу жизнь нам отнюдь не наплевать. Наоборот. Это нас очень интересует. «Воронка Реальностей», вселенная, хаос, катастрофа, конец света – эти слова ничего мне, Хельмуту Дитцу, девятнадцатого года рождения, обер-лейтенанту вермахта, не говорят. Наши солдаты правильно сказали. Мы хотим домой. На нашу Землю и в наше время. И, чтобы все остались живы. Это вы можете нам обеспечить?

– Знаете, – сказал Распорядитель, подбрасывая веток в костер, – нечто подобное я как раз и хотел вам предложить. Но немного в другом варианте.

– В каком? – спросил Дитц. – Выкладывайте.

– Поторгуемся, – подмигнул Стихарь.

– Там, куда вы отправитесь, я не смогу вам оказать никакой поддержки. Просто потому, что у меня туда нет доступа. И я не знаю, что вас ждет. Я знаю, что вам нужно сделать, чтобы остановить образование «Воронки», но с чем вам придется при выполнении задачи столкнуться, мне, повторяю, не известно. Возможно, некоторые из вас погибнут. Да. Я могу вернуть вас обратно. Но только тех, кто останется жив. Мертвые попадут в другой мир. В том случае, конечно, если удастся остановить «Воронку». Если нет, то все для всех закончится. И для живых, и для мертвых. Но. Если у вас получится, то я обещаю, что живые окончат вашу войну на Земле живыми. И впоследствии умрут естественной смертью.

– Это как? – спросил Малышев. – От старости в своей постели?

– В постели не обещаю, но от старости.

– Лихо! – восхитился Валерка. – Это что же, вы нам по ангелу-хранителю предоставите?

– Ангелы-хранители у вас и так есть. Нет. Я просто их проконтролирую. Самолично, так сказать, прослежу.

– Эх, – шумно вздохнул Майер, – раз в жизни довелось встретить всемогущее существо, да и то оказалось, что не все оно может! Мертвых, значит, вернуть нельзя?

– Нет, – отрицательно качнул головой Координатор. – У тех, кто перешел грань, своя дорога. Она, поверьте, ничем не хуже дороги живых. Но своя. Это невозможно объяснить. Сами когда-нибудь поймете.

– Поймем, когда помрем, – пробормотал Курт Шнайдер. – Что ж, предложение довольно заманчивое, а?

– Жрать охота, – сообщил Майер. – Не знаю, как у вас, а у меня серьезные решения на голодный желудок не принимаются.

– Так в чем же дело? – улыбнулся Распорядитель. – Давайте поедим. Я угощаю.

– Чем это вы собрались нас угощать? – подозрительно осведомился Майер и еще раз оглядел площадку. – Или где-то снаряжение и продукты спрятали?

– Нет, все мое – со мной, – добродушно рассмеялся Распорядитель. – Просто, если уж я не способен быть всемогущим, то на маленькое чудо в виде ужина для хороших людей меня должно хватить.

Он поднялся на ноги и снял свой длинный зеленоватый плащ, под которым оказались короткие – до колен – светло-серые штаны и такого же цвета рубаха с широким открытым воротом.

Раз!

И костер по высокой дуге плавно перелетел в другое место, за спины солдат.

Два!

И между ними скатертью разлегся плащ Координатора.

Три!

И на плаще прямо из воздуха появились яства.

Да какие!

Был здесь цельный, запеченный до румяной лакомой корочки молочный поросенок и жареные куры. Отварная картошечка в сливочном масле на фарфоровом блюде здесь была, горячие да пахучие ломти ржаного и пшеничного хлеба, блюдо тушеной капусты, блюдо же толстых и красивых, только что из кипятка, сосисок, свежие огурцы с помидорами, соль, перец, укроп, зеленый лук, чеснок и петрушка большими свежевымытыми пучками. Четыре старинные пыльные бутылки с темным вином, три больших кувшина с пивом и две запотевшие бутылки чистейшей московской довоенной водки. А также тарелки, стаканы, вилки и салфетки в достаточном количестве.

Да. Если хотел Координатор удивить и поразить отряд, то это ему удалось. Когда на твоих глазах рушится вселенная, к этому относишься бесстрастно (где ты, и где вселенная?). А вот когда на твоих же глазах появляется из ниоткуда бутылка (да не одна!) с отменной выпивкой и к ней не менее отменная закуска…. Вот это – настоящее чудо, достойное всяческого удивления и восхищения.

Много ли солдату нужно для счастья? Не стреляют – уже хорошо. И будут ли стрелять завтра – неизвестно, а тут, прямо сейчас, – вкусный и обильный стол, живые товарищи рядом и теплый летний вечер у моря. Эх, однова живем! Веселись, друг, а завтрашний день пусть позаботится о себе сам.

Прекрасны и чисты крымские летние вечера, благоухан и прозрачен их воздух. Огонь заката гасит синева, насыщается ночной мглой, темнеет, обзаводится яркими лохматыми звездами, превращается в ночь. Тихо на море, на земле и в душе человека.

Но есть в крымских летних вечерах и привкус горечи. Отчего кажется зыбким обретенный в эти минуты покой, и нельзя безжалостно изгнать назойливую мысль о неизбежной и скорой разлуке?