Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Итак, Риму было не впервой пользоваться услугами «варягов» (происходивших частью из чужеземных племен, частью – из римских провинций), получивших унаследованное от прежних, блестящих имперских времен классическое образование и приученных к унаследованной от тех же времен знаменитой римской военной дисциплине. «Вскормленных сабинской оливкой и выросших под виноградной лозой центуриона», как выразились бы древние римляне. И, поскольку Римская империя все глубже погружалась в пучину смут и войн, перед усердными и энергичными службистами «из глубинки» открывалось все больше карьерных возможностей.

Подобно Флавию Стилихону, другой Флавий – Аэций, герой этой главы, главный соперник Аттилы, начавший свою карьеру телохранителем западно-римского императора (видно, у старого служаки Гауденция были все-таки в Риме связи, хотя, возможно, в возвышении Аэция сыграли главную роль связи его знатной италийки-матери), стал императорским секретарем в чине «военного кандидата» (младшего офицера), со временем дослужившись до ранга «комес доместикорум эт кура палатии», т. е. комита доместиков, до которого, в свое время, дослужился и Стилихон. Однако прежде молодой Аэций попал в жернова большой политики. Сам могущественный Стили-хон выбрал его, наряду с несколькими другими подающими большие надежды молодыми офицерами, когда потребовалось дать вестготскому царю Алариху римских заложников.

Может быть, стоит разъяснить тогдашнее значение слова «заложник», так часто фигурирующего в сообщениях современных газет и других средств массовой информации. Дело в том, что во времена Аттилы и Аэция значение этого слова заметно отличалось от современного, как и роль, которую тогдашние заложники играли в межгосударственных отношениях.

Во-первых, заложниками сплошь и рядом обменивались не только противники, но и союзники. При этом важно подчеркнуть, что ими именно обменивались, т.е. заложников брали обе стороны. Знатные молодые люди, выраставшие при дворе союзного или, возможно, враждебного государя, служили связующим звеном между двумя державами, обеспечивавшими мир и гарантировавшими сохранение союза между ними. Они не были беззащитными объектами произвола, в отличие от современных невезучих, случайных людей, взятых в заложники бандитами или террористами в ходе захвата школ и ограблений банков или же угона самолетов и автобусов. Напротив, тогдашних заложников при дворах тогдашних государей держали в таком же почете и содержали так же хорошо, как и своих собственных царевичей. Считалось желательным знакомить заложников с языком, обычаями и культурой страны их вынужденного пребывания. Причем в такой степени, чтобы они могли, в случае необходимости, служить посредниками при переговорах, парламентерами или послами, способными помочь сохранить или восстановить мирные отношения, взаимопонимание между державами и народами.

Если бы в Древнем мире не существовало этого института обмена заложниками, государствам приходилось бы прибегать исключительно к помощи купцов, в качестве посредников при переговорах, и к услугам толмачей-переводчиков (которых можно было подкупить, чтобы они не всегда переводили правильно, в связи с чем в прошлом толмачей не раз подвергали мучительной казни). Заложник, в высочайшем смысле слова (или, точнее, понятия), был провозвестником общего будущего разных народов (которое, естественно, могло и не наступить).

В случае заложника Аэция оно как раз не наступило, ибо «магистр милитум» Стилихон, избравший юношу в заложники Алариху, был подло убит по императорскому повелению. Заключение военного союза Первого Рима с вестготами (ради завоевания Второго Рима) было сорвано. Гонорий, неблагодарный воспитанник и убийца своего опекуна Стилихона, нарушил все свои данные Алариху обещания и заключенные с готским царем соглашения. Возможно, за срывом союза Западной Римской империи с готами стояла восточно-римская интрига (но… «темна вода во облацех»…). Аэция и других заложников в вестготском стане, несомненно, укокошили бы (как и предусматривалось в подобных случаях тогдашним «международным правом»), если бы он служил готскому повелителю только заложником в современном смысле этого слова. Три долгих года, т. е. примерно с 407 по 410 г., Аэций оставался у Алариха в заложниках. Хотя готы все эти годы воевали с западно-римским императором Гонорием, опустошали Италию и разграбили в 410 г. Рим на Тибре, у молодого знатного римлянина в ставке Алариха не упал и волос с головы. Правда, время его подлинного возвышения было еще впереди, и он особенно не выделялся, с готской точки зрения, на общем фоне. Ведь для «непросвещенных» готов воинские навыки, искусное обращение с конем и оружием и прочее не были чем-то выдающимся для молодого воина – в отличие от главной массы тогдашних, уже безнадежно деградировавших, римлян. Как бы то ни было, Аэций в следующем десятилетии снова «служил Отечеству» заложником. На этот раз, однако, не у готов, а у гуннов. Впрочем, существует и другая версия событий:

«Когда в 408 году Гонорий казнил своего главнокомандующего войсками Стилихона, то вождь вестготов Аларих потребовал от императора заключить мирное соглашение, для чего римляне должны были выплатить дань и обменяться с вестготами знатными заложниками. Одним из них должен был стать Флавий Аэций, который к этому времени уже провел в заложниках три года сначала у вестготов, а потом у гуннов» (Википедия).

Сегодня можно лишь предполагать, кто и почему отдал Аэция гуннам в заложники. И каким именно гуннам – враждебным или союзным Западной Римской империи. Дело в том, что, как уже упоминалось выше, в описываемое время разные по численности наемные отряды гуннских «кентавров» (которых «просвещенные» люди греко-римской культуры, надо думать, по некой молчаливой договоренности, уже перестали считать «нелюдью» или «видимыми бесами») воевали (подобно готам и другим германским «солдатам удачи»), в качестве «союзников», на римской стороне. Воевали как против других, враждебных Риму, варварских племен, так и против своих же, «римских», повстанцев в провинциях (например – против бунтующих крестьян-багаудов в Галлии). Возможно, Аэций состоял в заложниках при одном из этих гуннских наемных отрядов на римской службе. Как залог того, что «римским» гуннам будет выплачено римской императорской казной положенное жалованиье. Или как залог того, что гуннов на римской службе не заставят воевать с независимой гуннской державой (так сказать, «Большой Ордой», хотя Л.Н. Гумилев и отрицал наличие у гуннов такой формы объединения, как орда). Или как залог того, что гунны-«союзники» в один прекрасный день не будут захвачены врасплох и уничтожены римскими легионариями или же ауксилиариями (если в императорской казне вдруг не найдется звонкой монеты для оплаты ратного труда «кентавров»). Или если императору «вечного Рима» вдруг не захочется платить своим служилым гуннам. «Темна вода во облацех…» Когда Аэций стал заложником впервые, при Аларихе, «последний римлянин» был еще очень юн годами. Видимо, он пребывал в вестготском стане скорее на правах «кадета», «юнкера», «пажа», чем «офицера» в современном смысле слова. Аэций не был там чужим, поскольку многие из достаточно романизированных к тому времени вестготов имели опыт службы в римском войске. Кстати говоря, тесное общение в военное и мирное время приводило не только к романизации варваров, но и к варваризации римлян. У свободнорожденных римских мужей вошло в моду красить волосы в рыжий цвет (в подражание рыжеволосым готам и другим германским варварам). Римские дамы носили парики из белокурых волос германских женщин. Римский император Антонин Каракалла был обязан своим прозвищем германскому плащу, который носил постоянно. А «император романорум», сиречь «василевс ромеон», Грациан, вообще сменил римскую одежду на «скифскую» (готскую, гуннскую или аланскую), отороченную мехом, не расставался с луком и колчаном, полным стрел. Отборная конница Гая Юлия Цезаря состояла из германцев. В телохранителях у римских императоров, начиная с Октавиана Августа, служили германцы, отличавшиеся исключительной верностью господину. Личную безопасность упомянутого выше Каракаллы охранял отборный конный отряд так называемых «львов», состоявший из скифов и германцев. Наученный горьким опытом своих предшественников, император не доверял свою защиту преторианцам или каким-либо другим «природным» римским воинам (которые его, в конце концов, и «грохнули»). Знатный херуск Флав, родной брат Арминия, поднявшего часть германцев в 9 г. п. Р.Х. на бунт против Рима и уничтожившего три римских легиона в Тевтобургском лесу, будучи (подобно брату) римским гражданином и всадником, хранил неизменную верность Риму. Лучшими римскими кавалеристами были отряды сингуляриев, состоявшие из германцев–батавов. Лучшими римскими пехотными подразделениями – германские отряды убиев, треверов, тунгров, белгов (которые еще в «Записках о Галльской войне» Гая Юлия Цезаря были названы «самыми храбрыми из всех»). Да и сами римские воины в эпоху Флавия Аэция своим внешним видом почти не отличались от германцев (коими и являлись, в значительной своей части). Одетые в длинные холщовые рубахи и штаны, сохранившие из защитного вооружения, в большинстве своем, лишь шлемы и шиты, вооруженные, вместо прежних, исконно-римских гладиев (коротких мечей, от которых происходит слово «гладиатор») и пилумов (метательных копий с железным наконечником в половину древка), длинными мечами-спатами (спафами), дротиками и боевыми топорами. Не случайно Аммиан Марцеллин, описывая рукопашный бой римлян с гото-аланами (а возможно – и примкнувшим к гото-аланам гуннами) Фритигерна под Адриано-полем в 378 г., подчеркивал: «ВЗАИМНЫЕ (выделено нами – В.А.) удары секир (боевых топоров – В.А.) пробивали шлемы и панцири». Впрочем, довольно об этом…