Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948 - Ицхак Арад

Спустя некоторое время после освобождения округа советской армией, возник новый враг и стал действовать. Это были литовцы, сотрудничавшие с немцами, литовские националисты, не успевшие уйти с немцами. Все они нашли убежище в лесах восточной Литвы и в окрестных селах. Среди них было немало тех, кто участвовал в массовых расстрелах евреев Литвы и состоял в литовских частях, которые были посланы в Белоруссию и Польшу, и там принимали участие в "акциях" по расстрелу евреев.

После объявления о всеобщей мобилизации в советскую армию, к враждебным группировкам присоединилось много литовцев, не желавших идти в советскую армию и бежавших в леса. Немало из тех литовцев, кто был мобилизован, дезертировало с оружием туда же. Группы эти время от времени нападали на работников советских учреждений, милиционеров и небольшие воинские отряды, оказавшиеся в зоне действия этих групп. Десятки евреев, прошедших все круги нацистского ада и вернувшихся на их прежнее местожительство, погибли от пуль этих банд.

Против них были введены в действие подразделения, в составе которых находился и я. Осенью и в начале зимы 1944-45 мы действовали в районе Ходоцишки. В нашей группе было 20 бывших партизан. Мы отлично ориентировались в лесах округи, у нас были хорошие связи с местным населением еще со времен партизанской деятельности. От них мы получали сведения о литовских бандах. В течение месяца мы сумели застать врасплох и уничтожить некоторые банды, насчитывавшие 5-10 человек в каждой.

В этот период прибыла в Ходоцишки "Комиссия по расследованию военных преступлений нацистов". Были раскрыты братские могилы массовых расстрелов мужчин-евреев летом 1941, до депортации евреев в Полигон, а также могилы польских заложников, расстрелянных в мае 1942, после того, как Федька Марков совершил удачное покушение из засады на зондерфюрера Йозефа Бека и его заместителя. Я сопровождал эту комиссию по всему округу, видел разрытые братские могилы с сотнями и тысячами расстрелянных — мужчин, женщин и детей. Вместе с членами комиссии вторично пришел на Полигон, где разрыли могилы убитых евреев моего городка. Трудно словами выразить мои чувства в те дни. Это был один из самых тяжелых периодов, какие я знал в своей жизни.

Радовали лишь сообщения с фронта. Силы союзников на западе освободили Францию и вторглись в Германию. Контрнаступление немцев в Арденнах, вблизи границы между Бельгией и Люксембургом, было остановлено и отбито. Сообщение московского радио 17 января 1945 об освобождении Варшавы взволновало меня. Где-то в глубине в души я лелеял надежду, что, быть может, мои родители спаслись и находятся в освобожденном городе. Я хотел поехать в Варшаву. В этом наступлении рухнула вся германская оборона на реке Висле. Вся Польша была освобождена, и к концу февраля 1945 советские войска находились на расстоянии 50 километров от Берлина.

В начале 1945 года я был послан с отрядом — действовать против литовских банд в районе городка Лингмян. В округе было сплошное литовское население. И банды были многочисленными и сильными. В нашем отряде было 25 бойцов, и располагались мы в здании бывшей мельницы, на окраине городка. Территория вокруг городка, в котором сохранилось несколько десятков уцелевших домов, по сути, находилась под контролем банд литовцев. На ночь мы запирались в нашем укрепленном здании, и члены банд свободно разгуливали по городку. Иногда, получив информацию о них, мы атаковали их в ночное время и даже производили аресты. В этих действиях погибло три наших товарища, другие были в этих столкновениях ранены. В марте 1945 меня вернули в Свинцян. Спустя две недели литовские банды атаковали здание мельницы, и в бою были убиты все двадцать бойцов нашего отряда. Литовцы взорвали само здание. Необходима была решительная реакция на эту атаку. В течение нескольких дней в район прибыл батальон внутренних войск Н.К.В.Д. и с помощью местных сил начал облаву по всему округу против банд.

Я участвовал в этой облаве. Мы основательно прочесали леса в округе. Глубокий снег затруднял наше движение, но обнаруживал следы банды. После нескольких дней прочёсывания мы обнаружили место расположения всей банды. Их лагерь в лесу, состоящий из бункеров, был огражден. Бой длился целый день, до вечера вся банда была уничтожена. На следующий день пересчитали более 250 трупов. Часть валялась в поле около озера, в сторону которого они пытались бежать. У нас тоже были убитые и раненые, и среди них Мишка, связист "Вильнюса", который был сброшен к нам на парашюте из Москвы летом 1943.Только после его смерти мне стало известно, что он еврейский юноша из Одессы. Целый год мы были вместе в соединении "Вильнюс", часто вели беседы, но ни разу и словом не обмолвился, что он еврей. Помню, как по ночам я стоял возле него и следил, как он передает сообщения азбукой Морзе в Москву, и получает оттуда радиопередачи.

С той операции ослабела деятельность банд по всей округе. Эта банда была самой большой на востоке Литвы, и эта операция против нее имела большое влияние на литовское население, которое начало понимать, что нет смысла сопротивляться советской власти.

В апреле я был вызван в Вильно для получения из руку президента Литовской советской республики Палецкиса ордена "Партизан великой Отечественной войны" первой степени. Я отсутствовал на церемонии, когда такие ордена вручались другим партизанам, ибо принимал участие в боевых действиях против литовских банд в районе Лингмяна. Я прибыл в президентский дворец, и после предъявления документов, был введен в кабинет Палецкиса. Он задал мне несколько вопросов, поинтересовался моим прошлым, моей партизанской деятельностью, пожал мне руку и вручил орден. Из бывшего штаба литовского партизанского движения мне сообщили, что за некоторые операции, в которых я участвовал, в частности, за минирование железной дороги, освобождение Семенова, командиры рекомендовали представить меня и к другим наградам.

Находясь в Вильно, я узнал, что по соглашению между Советским Союзом и правительством Польши, бывшие польские граждане, постоянно там проживавшие, могут вернуться в Польшу. Многие из евреев Вильно использовали эту возможность, веря в то, что оттуда будет легче добраться до страны Израиля. Вместе с моим другом Борисом Йохаем, который в это время тоже находился в Вильно, мы записались на отъезд в Польшу. Понятно, что я не просил никакого разрешения от моего начальства в Свинцяне, ибо был уверен, что не получу от них разрешения на отъезд. Я договорился с Борисом, что в момент, когда будут получены необходимые документы, он сообщит мне в Свинцян дату отъезда.

Отпраздновали 1 мая. Настроение было приподнятым, радио сообщило, что советские войска ворвались в Берлин, и миллионы немецких солдат на разных фронтах складывают оружие и сдаются в плен.

Шли последние часы войны, и мы были живы.

Когда Борис мне сообщил, что документы на выезд в Польшу готовы, я собрался в путь, ни с кем не попрощавшись, даже с друзьями евреями Свинцяна. Не хотел привести к тому, что им придется лгать, когда их будут допрашивать, куда я исчез. В Вильно я находился еще несколько дней, пока не уехал с поездом "репатриантов, возвращавшихся на родину". Со мной был Борис Йохай. Снова я расстался с моей сестрой, несмотря на опасность, связанную с этой встречей. Взял с собой орден, единственную память моего партизанского периода. Он мог привести меня к аресту. Когда мы пересекли границу, я вздохнул с облегчением.