Первая волна: Сексуальная дистанция - Мила Левчук

Партнеров в классе было на треть меньше, чем партнерш, поэтому Бланка обрадовалась ему вдвойне. Снова урок начался с показательного выступления, теперь уже для всех. Под энергичную музыку он крутил и вертел свою партнершу, а ее артистичные руки взлетали и красиво опадали. Она изящно вертела попой, изгибалась волной навстречу Алексу, и ее буйная шевелюра украшала каждый поворот. Они быстро, технично, улыбаясь друг другу, на кураже оттанцевали и вновь сорвали визг и аплодисменты. И снова его интересовал лишь один восхищенный взгляд, он нашел ее глазами, подмигнул, раскланиваясь после выступления. И до чего же приятно было подойти, протянуть руку и обнаружить, что она снова смотрит на него слегка испуганно, смущенно и краснеет. Интересный эффект.

– Она такая красивая, такая сексуальная, – вздохнула Альбина, глядя ему через плечо, пока они нудно отрабатывали простую связку.

Алекс обернулся, увидел Бланку в лосинах, топе и на каблуках, которая танцевала с другой девочкой за партнера.

– Бланка? Ну да, – он пожал плечами.

– Брось, у вас же был роман, да?

– Ну был, несколько лет назад.

– А почему расстались? Она такая… удивительная!

– Да знаешь, когда в твою голову летит кружка с горячим чаем, не столько удивляешься, сколько думаешь, как бы не попасть в ожоговый центр, – он напряженно рассмеялся, – настоящая испанская страсть оказалась не по мне.

– Ого! Как жаль. Между вами такая химия, когда вы танцуете!

– Ничего необычного, такое часто бывает, если был хороший секс.

– Ну не у всех, – сказала она и отвела взгляд.

– Химия – это еще не все.

– Но очень, очень много! Мне вот не дано, я такая… холодная, что ли.

– Чего-о-о-о? – со смехом протянул он.

– Ну правда, я ни разу не чувствовала химию, – она подняла на него взгляд, ее щеки пылали.

– Не ври, – уверенно отрезал он.

Альбина тут же отвела глаза и уставилась в пол.

– Леш, не надо… не начинай.

– Вот именно тогда я это и слышал, – хмыкнул он, – и не раз.

– Это другое… все из-за тебя. Потому что ты… такой…

– Какой?

– Уверенный… горячий… наглый…

Он снова чуть не заржал.

– Это не химия, маленькая, если к тебе уверенно, горячо и нагло подкатит во-о-он тот мучачо, – он кивнул на тощего, сутулого парня с выпирающим кадыком, – ты возбудишься? Только честно! В глаза смотреть!

– Ну нет. Просто ты это ты. От тебя такая энергия исходит, не знаю, как объяснить. Ты даже когда говоришь так мимоходом о… хорошем сексе, как будто так и надо, я робею и теряюсь… а у тебя это естественно и органично звучит. Я… не такая.

– Кто тебе сказал, что ты холодная? – потребовал он. – Муш?

– Нет, – ответила она так поспешно, что стало ясно, именно он, – я сама знаю. У меня было за жизнь полтора романа. У всех страсти кипят, а я как будто в зрительном зале. И вот я смотрю на Бланку и завидую, вот бы мне быть такой.

– Не надо тебе завидовать Бланке, Аль, время выходить на сцену. Ты не понимаешь, какая ты! А я тебя вижу, чувствую, знаю. Хочешь, я покажу тебе?

– Ты что? – отшатнулась она, и он снова разулыбался, удерживая за руки, не давая ускользнуть.

– Ну что ты шарахаешься, как будто я тебя в постель приглашаю. Я не такой отбитый, хотя казалось бы, – он со смехом потер ладонью затылок. – Доверься мне, я хоть раз тебя подвел?

– Ну… нет. Просто я думаю, что Дэн не одобрит.

– Скажи, ты послушаешься, если Дэн запретит тебе танцевать?

– Конечно нет!

– А я тебе ничего другого и не предлагаю. Одна небольшая, немного подпольная вечеринка, – в нем улыбнулся Мефистофель, а у нее загорелись глаза.

– Это там, куда мы не попали в ту ночь?

– Нет. Это совсем, совсем другая история.

Такая любовница, как Элиза, для первого раза – настоящий подарок для того малолетнего придурка, каким я был. Она была красивой, умной, страстной и хорошо знала, чего хочет в постели. Все, что я, неопытный школьник, мог ей предложить – это неутомимая энергия, дьявольская выносливость и полное послушание. Все это она уверенно использовала для своего удовольствия и помешала мне все облажать. Из ее постели я вышел с таким разносторонним опытом, какого у иных парней не случается за всю жизнь.

Она взяла меня в свои милые ручки: затравленного упреками взрослых за раннее развитие, за безмозглость, испытывающего чувство вины за свои сексуальные желания и запуганного их проявлениями. Стыдящегося самого себя и уверенного в том, что я плохой из-за того, какой я есть. Об этом твердили учителя, родители Альбины, даже мои намекали, что мне бы подумать верхней головой и сосредоточиться на учебе, как будто я мог отменить все то, что чувствовал ниже. Я привык запрещать себе быть собой. Привык к строгому ошейнику на горле своих желаний. Элиза, чудо и волшебница, меня исцелила.

Потрясение ждало меня в первые же полчаса сексуальной жизни. Когда она быстро раздела меня, отмахнувшись от моих неумелых ласк, усадила на край кровати и взяла в рот с бесконечным желанием, восторгом и обожанием, а я охренел, что на меня вообще можно так смотреть, так прикасаться и так, черт возьми, любить. Она довела меня ртом до первого оргазма за считанные минуты и… да у меня просто крышу снесло… с удовольствием проглотила. Я в этом увидел столько принятия, столько свободы, что будто получил разрешение существовать и быть желанным. Как будто горячая Элиза, ласково мурлыкающая на испанском комплименты моему телу, впервые рассказала мне, что я имею право на возбуждение, на свои желания и на удовольствие. Мне от восторга хотелось выть как психованному павиану.

Я был готов продолжать сразу, и на это она тоже отвечала потоком похвал и восторга. Ее радовало все, за что меня ругали, она принимала меня целиком, без остатка, и я ей нравился, черт возьми! А я так привык бороться с собой, что шаг за шагом разрешая себе одно желание за другим и не встречая сопротивления, будто избавлялся от оков, которые десятками падали к моим ногам, снятые заботливыми, нежными Элизиными ручками.

«Хочешь еще? Пожалуйста, дорогой, я мечтала об этом».

«Поцеловать здесь? Ну конечно могу. Расскажи, где приятно».

«Хочешь схватить, быть грубым? Нет, не обижусь. Я скажу, если мне не понравится и будет больно. Вот так хорошо, продолжай, родной!»

«Кто тебе сказал, что ты не должен стонать? Я с ума от этого схожу. Не скрывай свои чувства, рычи, кричи. Вухуу, громче! Пусть соседи слышат!»

«Когда ты кончаешь, у тебя такое серьезное лицо, расслабься, милый, я так люблю на это смотреть».