Путь к звездам. Из истории советской космонавтики - Анатолий Александров

— Очень логично все, Юрий… «Пусть все произойдет для Валюши неожиданно», — Королев повторил последние слова Гагарина и добавил: — На космодроме сложилась традиция, что в канун очередного запуска проводится встреча специалистов моего конструкторского бюро со стартовым расчетом. Раньше перед стартовиками, как правило, выступал я, а сегодня это сделаешь ты, Юрий. Поблагодари их за большой труд по подготовке твоего полета. Расскажи им о себе, как только что рассказал мне. Это будет очень правильно. Расскажи о своей семье.

Перед тем как спуститься на Землю, Главный конструктор напомнил космонавту:

— И старт, и полет не будут легкими. Тебе, Юрий, предстоит испытать и перегрузки, и невесомость, и, возможно, что-то еще не известное нам. Об этом мы много раз говорили. Но я хочу еще раз напомнить тебе, что в завтрашнем полете есть, конечно, большой риск. Все может произойти, Юрий. Но помни одно — все силы нашего разума будут немедленно отданы тебе.

Выступая на митинге, Гагарин не только выполнил просьбу Главного конструктора и поблагодарил стартовиков за подготовку ракеты к полету, но и заявил, что он сделает все от него зависящее, чтобы полет явился триумфом для нашей страны, для нашего народа.

После митинга — космический обед, из туб. Ели щавелевое пюре с мясом и мясной паштет, а запивали шоколадным соусом. Каждая упаковка — по сто шестьдесят граммов. Конечно, гурманы не одобрили бы такой рацион, но для особых условий пища оказалась вполне приемлемой и питательной. Все понимали, что это, в конце концов, разовое явление.

Дальше — все действия по строгому распорядку в стартовом домике. Он невелик — всего три комнаты: спальня, зал и столовая. У каждой кровати — тумбочка, стул и общий шкаф для одежды. В зале — диван, мягкие кресла, столик для игры в шахматы, радиоприемник «Сакта» и телефон. В столовой — кухонный столик, холодильник «Саратов», необходимая посуда и медицинская аппаратура.

С восемнадцати часов вступает в силу стратегический медико-психологической план. Никаких разговоров о полете. Герман предлагает Юрию сразиться в шахматы. Гагарин откладывает в сторону письмо родным, подсаживается к столику, угрожает:

— Надо мне, Гера, поправить счетик. Кажется, я тебе несколько партий уступаю? Так что держись, дорогой друг!

Партию прервали киношники. Главным конструктором им был отпущен целый час, чтобы снять Гагарина и Титова накануне исторического полета. В середине съемки в домике появились Королев и Каманин. Взглянув на шахматную доску, Николай Петрович, дока в этом деле, покачал головой и с сожалением посмотрел на Гагарина. Положение спас Главный конструктор. Сергей Павлович предложил космонавтам подышать свежим воздухом.

Гагарин и Титов быстро одели шинели и вслед за Королевым вышли на крыльцо. Дворик пуст. Очень темно и тихо. Все запоздалые автомашины идут в объезд стартового комплекса, чтобы не нарушать покой космонавтов. Это тоже предусмотрено строгим распорядком.

Тут Сергей Павлович почему-то нарушил собственное табу на разговоры о предстоящем полете и обратился к Титову с вопросом:

— Скажи, пожалуйста, Герман, а твоя жена знает, что ты отправился на Байконур, чтобы совершить полет в космос?

Дублер Гагарина с готовностью ответил:

— Знает не только жена, но и отец, Сергей Павлович.

Королев удивленно повернулся к Титову:

— Как же получилось, Герман, что знает и твой отец?

— Я уже рассказывал вам, Сергей Павлович, что жена вначале не воспринимала мой переход в отряд космонавтов. Всякий раз Тамара говорила: «Мало тебе опасностей в авиации?» И вот прошел год наших напряженных занятий, командировок. Она вроде смирилась с ними, однако и сейчас не понимает, как можно посылать первым в космос простого летчика. Посылать первым надо конструктора, который все это сделал. Случись какая-нибудь неисправность, он сумеет поправить положение, а летчику с нею никак не справиться, — такого рассказа никогда не слышал из уст коллеги Гагарин и тоже с интересом слушал Германа.

— С Тамарой, Герман, мне все ясно, — как бы заключил Главный конструктор, — а вот как узнал о полете отец на Алтае?

Титов сделал небольшую паузу, потом ответил:

— Перед отлетом на Байконур я поехал в Москву, чтобы позвонить родным. Трубку взял отец. Я сказал, что в середине месяца предстоит важное событие в моей жизни. Отец спросил: «Ты, что же, собираешься полететь в космос?» Я ответил ему: «Может, я, а может, другой». Телефонистка смотрит на меня недоуменными глазами, снимает наушники, предупреждает: «У вас, товарищ Титов, совсем не телефонный разговор с абонентом. Вы нарушаете инструкцию, и мы обязаны такие разговорчики прерывать». Я посмотрел на трафарет с ее именем и говорю: «Вам, Наталья Дмитриевна, надо радоваться такой встрече, а вы прерываете мой разговор с отцом, которого я больше года не видел». Телефонистка мне возмущенно отвечает: «Подумаешь, персона какая! Много в последнее время развелось всяких титовых, которые хватают через край. То они собачек в космос готовят, то сами решили на Луну вот-вот махнуть. А мы, видите ли, радоваться должны таким встречам, в рот глядеть лихим болтунам». Тут же она водрузила на голову наушники, заявила: «Оплаченное вами время, товарищ Титов, истекло». Вернулся я в Звездный, и написал родителям большое письмо.

Главного конструктора порадовал рассказ Германа. Он сделал для себя однозначный вывод, что психологическое состояние Гагарина и Титова действительно нормальное и не должно вызывать беспокойства.

Когда космонавты вернулись с прогулки, врачи укрепили на их теле по семь датчиков для записи физиологических функций организма. Это занятие продолжалось более часа, потом Каманин, в который раз, уточнил распорядок дня на 12 апреля. Все было расписано по минутам. Подъем — в пять тридцать. Далее — физзарядка, туалет, завтрак, медицинский осмотр, надевание и проверка скафандра, отъезд на стартовую площадку, проводы на старте, посадка в корабль, проверка бортовых систем. Старт назначен на девять ноль пять — девять десять.

— Знаете, Николай Петрович, — обратился Юрий к наставнику космонавтов, — я, наверное, не совсем нормальный человек.

— Почему ты так думаешь, Юрий? — удивился Каманин.

— Почему думаю? Завтра полет, такой полет! А я совсем не волнуюсь. Ну, ни капельки не волнуюсь. Разве так можно?

Николай Петрович улыбнулся:

— Это же отлично, Юрий. Искренне рад за тебя.

В двадцать один пятьдесят полковник Карпов проверил у подопечных кровяное давление, температуру, пульс. Все оказалось в норме: давление 115 на 75; температура — 36,7; пульс — 64.

— Теперь, товарищи, спать, — сказал Евгений Анатольевич, поправил букеты тюльпанов у кроватей космонавтов и вышел из комнаты. Сам начальник Центра подготовки спать в эту ночь не собирался. Первый полет человека — это рубеж и в его жизни. Не спал Карпов, не спал Каманин, не спал Главный конструктор, не спал огромный коллектив полигонных стартовиков.

3