Бородавки Святого Джона - Инна Бачинская

Кстати, самое достоверное алиби, Савелий, бывает, как правило, у преступников. Это общеизвестный факт. И если Оглио сумел доходчиво растолковать все это вашей мнимой жене… а он, я думаю, обладает даром убеждения, то меня не удивляет, что бедная женщина сама попросила его увезти ее из дома преступника. Я, конечно, могу ошибаться… – добавил Федор скромно. – Но и этого, боюсь, мы никогда не узнаем. Ей удалось спастись… она исчезла. А психиатр утверждает, что на дачу попал по приглашению самого хозяина, якобы для разговора о здоровье жены. Приглашение его, признаться, удивило, но он, тем не менее, поехал, не чуя худого. Объяснение простенькое, но за неимением лучшего сойдет. Дверь была не заперта. Он вошел, его ударили по голове тяжелым предметом, дальше – пустота.

Защищает его адвокат Паша Рыдаев, тоже светило в мире адвокатуры, с которым ваш покорный слуга неоднократно пересекался в прошлом. Благодарные пациенты, в свою очередь, тоже не сидят сложа руки, интересуются, звонят по инстанциям, собирают подписи в защиту любимого доктора и так далее. Кстати, Савелий, ты у нас энциклопедист. Ну-ка ответь, как в словаре Даля называется адвокат?

– Брехунец, – машинально ответил Савелий. («Это прямо в десятку насчет нашего Паши Рыдаева», – вставил Федор). – Как-то все это… очень сложно, Федя. Прямо, как в романе. У тебя богатая фантазия…

– Зарыть труп жены в лесу тоже сложно, – парировал Федор. – Не всякому в голову придет, особенно если он ни при чем. И поверьте, господа, моему жизненному опыту, наш Оглио, выступая на суде свидетелем обвинения, рассказал бы о странностях, замеченных у обвиняемого во время общения с ним, а также раскопал бы парочку тяжелых эпизодов из его детства. В конце концов, в биографии каждого из нас можно найти темные пятна – тот двоечником был, тот химикаты крал из школьного шкафа и взрывал на пустыре за школой, того в пионеры не принимали. И готово: оказывается, обвиняемый с детства был психически неуравновешенной личностью. Человек, господа, как вам известно, внушаемое животное. Стоит показать на кого-нибудь пальцем и сказать, что этот тип психопат, как все тут же начнут замечать за ним странности. А уж если покажет пальцем известный психиатр… Я почему-то уверен, что Оглио даже добивался бы смягчения приговора, не будучи злодеем по природе. Даже в наше жестокое время я верю в человечество и победу гуманизма во всем мире. Dixi![6]– Федор уронил голову на грудь и развел руки в стороны, словно удерживая бурные аплодисменты.

– Не понимаю… – не успокаивался Зотов. – Зачем ему подставлять Андрея?

– Это просто, мой друг Савелий, – Федор мотнул головой, отбрасывая прядь, упавшую на лоб. – Пока не найден человек на роль убийцы, Оглио не знал бы покоя. Даже если дело зависнет и в конце концов отправится в архив, нет гарантии, что к нему не вернутся снова через энное количество лет, что не вскроются новые факты, э цетера, э цетера. Самое надежное – если убийца будет изобличен и осужден. Кстати, Андрей Николаевич сам подсказал Оглио возможный сюжет, спрятав труп жены.

Наступило молчание, довольно продолжительное. Потом Федор сказал:

– Это дело войдет в анналы криминалистики, как удивительное, странное и нелепое, в котором все было не так. И когда-нибудь я напишу об этом книгу. А ты, Савелий, ее отредактируешь.

– Хорошо, – ответил Зотов тихо. У него были еще вопросы, но он решил, что задаст их Федору наедине, чтобы не травмировать Андрея. Его страшно интересовала женщина, потерявшая память. Поколебавшись, он не удержался и спросил: – А эта незнакомка… что с ней? Где она?

– Тайна, – вздохнул Федор. – Никто этого не знает. Лично я думаю, что к ней вернулась память. Возможно, в тот самый момент, когда Оглио пытался убить ее. Или когда она ударила его бронзовой собакой. Она все вспомнила и ушла домой. Я знал ее недолго, но она мне очень нравилась. Ее зовут Викторией.

– Откуда ты знаешь, как ее зовут? – изумился Савелий.

– Я так чувствую, – коротко ответил Федор.

– Если ты так чувствуешь… не мог бы ты ее найти?

– Разумеется, могу. Для меня это пара пустяков. Она живет в нашем городе. Сначала я сомневался, но сейчас уверен в этом. Так говорит мне мое внутреннее чувство.

Да, я мог бы ее найти. Но зачем, мой друг Савелий? Она вернется сама, если захочет… если только не забыла. Знаешь, как бывает – одно вспоминаешь, другое забываешь. Как говорит в одной из своих книжек доктор Оглио: «Человеческая психика – тонкая ткань, которую очень трудно заштопать». А, кроме того, кому дано понять женщину?

– А чего это мы сидим, как на похоронах? – спохватился он после продолжительного молчания. – Кто отвечает за напитки? Савелий, наливай! За что пьем?

– Чтобы все было хорошо, – предложил тот, разливая водку.

– Скучно. Давайте за любовь! – сказал Федор. Они чокнулись и выпили за любовь. – А теперь за мою будущую книгу! Господин издатель, возьметесь? Не сейчас, а позже, когда закончится следствие… и вообще.

– Подумаю, – хрипло ответил Андрей.

Весь вечер краем уха он слушал Федора, снова переживая события последнего месяца. Странное дело, он не испытывал облегчения оттого, что вся эта история закончилась. Хотя какое там закончилась… бесконечные допросы, беседы, протоколы… а сколько еще предстоит? Оглио категорически отрицает свою причастность к убийствам. Он едва знал Валерию, он никогда не встречался с Рамоной и Алисой, а кто такой Майкл… как? Мельников? и понятия не имеет. Кристина… что ж, Кристина мог и ошибиться. Слово сутенера против слова уважаемого человека, сами понимаете…

Наоборот, Андрей испытывал печаль, пустоту и смутные сожаления. Первые дни он ожидал, что… она позвонит. Сначала по привычке называя ее Валерией. Потом стал называть Викторией. Перебрав десятки имен, он остановился на этом, еще раз отдав должное проницательности Федора. Никакое другое имя не подходило ей так, как это. Он оправдывался перед ней и просил прощения. Ночью, лежа без сна, он пытался представить себе ее жизнь…

– Ее зовут Виктория, – твердил он. – Она вернется… не может не вернуться… Она никогда не поверит, что я мог… мог причинить ей зло… Никогда! – убеждал он себя.

– Забудь, – тут же возражал он, – у нее своя жизнь. Забудь… Она не простит тебе, что ты втянул ее в чужую грязь…

«Она придет…», «Она не придет». Как лепестки ромашки обрывал.

А ее все не было…

– Речицкий! – вдруг произнес Андрей, привстав с места.

Федор и Савелий оглянулись. Бизнесмен Речицкий со товарищи, громко общаясь, входил в зал.

– Андрюша, – Савелий не на шутку испугался. – Не надо, Андрюша!

– Я хотел извиниться. Мне до сих пор стыдно, что я тогда…

– Подождите, Андрей Николаевич, – перебил его Федор. – Никогда не следует торопиться.

– Почему?

– Вы правильно ему врезали.

– Как это правильно? – поразился Савелий. – За что?