Куликовская битва и рождение Московской Руси - Александр Широкорад

В конце июля 1379 г. Митяй покинул Москву и отправился в Константинополь. В его свите были Иона — архимандрит московского Петровского монастыря, Пимен — архимандрит переяславского Успенского Горицкого монастыря и другие церковные чины. Светскую власть представлял боярин великого князя Юрий Васильевич Кочевин. Как гласит «Житие Сергия Радонежского», Сергий предсказал, что Митяй не получит желаемого и не увидит Царьграда.

В отличие от Дионисия, Митяй со свитой двинулся кратчайшим путем через Рязань. Вскоре посольство было захвачено татарами, и Митяй предстал перед Мамаем. Красноречие митрополита оказало нужное действие на темника, и с подачи Мамая хан Тюлякбек (Тулухбек) выдал ярлык митрополиту Михаилу, подтвердивший привилегии, полученные митрополитом Алексеем от хана Бердибека.

Ханский ярлык позволил посольству беспрепятственно достигнуть Кафы, где был нанят турецкий корабль. И вот у входа в пролив Босфор Митяй внезапно «разболеся и умре на море».

В Москве Митяя постоянно корили за его молодость, и вот этот силач и здоровяк внезапно скончался. Позднейшие историки обвинят его спутников в умышленном убийстве — то ли его удушили, то ли отравили.

Казалось бы, свите умершего патриарха нужно было поворачивать назад, но они прибыли в Галату, где без лишних церемоний похоронили Митяя. А в свите Митяя немедленно начались раздоры, кому быть митрополитом — Иоанну Петровскому или Пимену Горицкому. Дело чуть ли не дошло до ножей. В конце концов, решили представить патриарху Пимена.

Иоанн Петровский, потерпев поражение, пригрозил, что донесет на согрешивших против истины послов то ли патриарху, то ли великому князю московскому. «Аз, — сказал он, — не обинуя-ся, възглаголю на вы, единаче есте не истиньствуете ходяще!» Тогда боярин Кочевин с подачи Пимена дождался удобного момента и, «пришедше, возложиша руце на Ивана и яша его, и посади-ша его в железа», чтобы не мог бежать с корабля.

Как писал Р.Г. Скрынников: «Князь Дмитрий снабдил своего любимца чистой "хартьей", запечатанной великокняжеской печатью. Найдя в казне Митяя эту грамоту, Пимен и его советники написали подложную. Из нее следовало, что московский князь прислал в Константинополь на поставление не Митяя, а Пимена, "того бо единого избрах на Руси и паче того иного не обретох".

Однако обмануть Синод с помощью подложной грамоты послам было довольно трудно. Во-первых, патриаршая канцелярия располагала точными данными о том, что на митрополию в Москве назначен Михаил, а не Пимен. Во-вторых, похороны Митяя в Галате не могли остаться тайной для Константинополя. В-третьих, в приемной у патриарха послы столкнулись лицом к лицу с прибывшим из Киева Киприаном, доказывавшим свое исключительное право на митрополичий стол»[172].

Дело решили деньги, причем не столько привезенные из Москвы, сколько занятые Пименом у генуэзских купцов в Константинополе. Новый патриарх Нил и священный собор поставили Пимена митрополитом всея Руси, а Киприана — митрополитом Малой Руси и Литвы, причем, в случае смерти Киприана его митрополия должна перейти к Пимену.

Но 17 августа 1380 г. великий князь Дмитрий еще не знал ни о гибели Митяя, ни о поставлении Пимена на русскую митрополию. Наоборот, он ждал со дня на день появления своего любимца Митяя, утвержденного константинопольским патриархом. Сергия Радонежского князь наоборот считал своим врагом и не мог простить ему ни неприятие Митяя, ни защиту владыки Дионисия.

Конфликт между игуменом и великим князем имеет и документальные подтверждения. Так, известно, что Сергий не участвовал в крещении сыновей великого князя Семена и Андрея, родившихся, соответственно, в 1379 г. и в 1382 г, зато вместе с Кип-рианом крестил родившегося летом 1381 г. у Владимира Андреевича Серпуховского сына Ивана.

Примирение игумена и великого князя состоялось только около 1385 г., когда Сергий урегулировал конфликт с рязанским князем Олегом.

А вот перед Куликовской битвой великий князь Дмитрий обратился за благословением к митрополичьему местоблюстителю коломенскому епископу Герасиму. Да, кстати, и чисто технически почти невозможно за два дня съездить от Оки до Радонежа, благо, тогда не было ни железных дорог, ни автомобилей.

Как писал Андрей Петров, «в рассказе "О побеждении татаръ и иже на Дубенке о монастыри" в Житии Сергия нет даже упоминаний ни о "Мамаевом побоище", ни о "Донскомъ бою"»[173].

20 августа русское войско во главе с великим князем Дмитрием выступило из Коломны. Вскоре оно достигло устья Лопасни, то есть вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Затем последовала переправа войска через Оку и его движение в глубь Рязанской земли.

После переправы через Оку Дмитрий получил весть о том, что Мамай все еще «в поле стояща и ждуща к собе Ягайла на помочь рати литовскыя». Русское командование тогда, вероятно, приняло решение идти навстречу Мамаю к верховьям Дона.

Впереди русского войска шла конница, а пехота сильно отставала. В статье Александра Быкова и Ольги Кузьминой «Олег Рязанский» приводится достаточно убедительное доказательство того, что Олег Рязанский пассивно оказывал помощь Дмитрию Ивановичу. Он еще в июле—августе мог перебить московских сторожей, ездивших через его княжество следить за Мамаем. После переправы через Оку русское войско шло частями, и Олег мог атаковать отдельные отряды, например, отставшую пехоту, которую вел Тимофей Васильевич Вельяминов.

Тем не менее СМ. Соловьев изволил написать: «Говорят, будто Олег и Ягайло рассуждали так: "Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места или в Великий Новгород или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами, с его согласия, разделим Московское княжество на две части — одну к Вильне, а другую к Рязани, и возьмем на них ярлыки и для потомства нашего"»[174].

При этом Соловьев так и не уточнил, кто это «говорит». Может, ему во сне явился сам Дмитрий Иванович и поведал сию тайну?

На самом же деле у наших историков не было и нет достоверных данных о походе и намерениях Ягайло. Литовский князь действительно шел к Дону, но не через находившуюся под его властью Северскую землю, а через владения союзников Дмитрия Ивановича — черниговских князей. Надо ли говорить, что если бы Ягайло шел с намерением атаковать Дмитрия Московского, то через враждебные территории литовское войско шло бы с боями.

Кстати, мы говорим «литовское войско», но оно более чем на 90% состояло из православных русских бояр и ратников, а этнические литовцы не составляли в нем и 5%. Приказы в «литовском войске» отдавались на русском языке. Да и сам Ягайло к 1380 г. был православным и носил православное имя Яков. Его отец великий князь литовский Ольгерд был двоеверцем, то есть формально он был православным (православное имя Александр), но когда умер в 1377 г., ему устроили пышные языческие похороны. Матерью Ягайло-Якова и второй женой Ольгер-да была Мария, дочь великого князя тверского Александра Михайловича. Замечу, что и бабка Ягайлова также была русской княжной Рюриковной.