Король эльфов - Филип Киндред Дик

Время тянулось мучительно долго, но в конце концов на панели вспыхнула красная лампочка. Доктор выключил машину, и мы снова замерли — ни он, ни я не решались посмотреть, что же в результате получилось.

— Ну так что? — спросил я, прерывая затянувшееся молчание. — Кто из нас самый смелый?

Лабиринт неохотно отодвинул заслонку, сунул руку в широкий лаз и извлек оттуда несколько листков с нотными знаками.

— Вот вам и результат, — сказал он, передавая листки мне. — Теперь мы пойдем наверх и попробуем это сыграть.

Мы поднялись по лестнице и прошли в музыкальную гостиную; Лабиринт сел за рояль, и я вернул ему изготовленные машиной ноты. Бегло их проглядев — и не выказав никаких чувств, — Лабиринт положил руки на клавиши.

Ни до, ни после этого случая мои уши не слышали звуков столь омерзительных. Эта дьявольская, извращенная музыка была лишена всякого смысла и значения; вернее сказать, она имела некое чуждое, бесчеловечное значение, которого в ней никак не должно было быть. Мне стоило огромных трудов убедить себя, что это было когда-то одной из фуг Баха, частью произведения в высшей степени упорядоченного и гармоничного.

— Вот мы со всем и разобрались, — печально улыбнулся Лабиринт; он встал из-за рояля, взял нотные листы и разорвал их в клочья.

Уже во дворе, подходя к своей машине, я сказал:

— Трудно сомневаться, что стремление к выживанию представляет собой силу много большую, чем любые человеческие идеалы. В сравнении с ней все наши обычаи и традиции выглядят малость жидковато.

— Да, — кивнул Лабиринт, — и ничего тут не поделаешь. Бессмысленно даже пытаться сохранить эти обычаи и традиции.

— Время покажет, — сказал я. — Этот подход оказался неудачным, но какой-нибудь другой может и сработать. Откуда нам знать, что уже завтра не появится что-нибудь такое, о чем сегодня мы и помыслить не можем?

Было уже за полночь. Я попрощался с Лабиринтом, включил фары и тронул машину с места. Пустынная дорога казалась мостом через море чернильной, непроглядной тьмы. Мне было одиноко и очень холодно.

На повороте я слегка сбросил газ и вдруг заметил впереди, чуть поодаль от дороги, какое-то шевеление. Я остановил машину и начал всматриваться в полутьму, пытаясь понять, что же это там такое.

Под древним кряжистым платаном огромный тускло-коричневый жук трудолюбиво сооружал какую-то странную, неуклюжую конструкцию; не обращая на меня внимания, он пытался прилепить к ней очередной комок глины. Минуту или две я с любопытством наблюдал за этой сценой, но в конце концов жук заметил меня, бросил свою работу, вошел в недостроенный дом и плотно, со стуком закрыл за собою дверь.

Я поехал дальше.

© Перевод М. Шевелева.

Человек вышел на крыльцо и осмотрелся. День выдался ясный и холодный, и роса покрыла луга. Человек застегнул куртку и сунул руки в карманы.

Две гусеницы, прилепившиеся к стене у почтового ящика, зашевелились, когда он начал спускаться по ступеням.

— Он вышел, — сказала одна из них. — Сообщи.

В тот момент, когда усики второй гусеницы зашевелились, человек остановился, резко обернувшись.

— Я все слышал, — произнес человек.

Ногой он сбросил гусениц со стены на асфальт дорожки и раздавил их.

Он зашагал к калитке, оглядываясь на ходу. Какая-то птица прыгала по веткам вишни, присматриваясь к ягодам. Он пригляделся к ней. Все в порядке? Или же… Птица улетела. Птицы, видимо, не представляют опасности.

Он пошел дальше. На углу смахнул паутину, протянувшуюся от кустов к телефонному столбу. Сердце его учащенно билось. Оглянувшись, он увидел, как паук медленно ползет по ветке, оценивая нанесенный его хозяйству урон.

О пауках судить трудно. Для окончательных выводов не хватает информации… Контакта пока не было.

Он ждал автобуса на остановке, постукивая ногой о ногу, чтобы согреться.

Подошел автобус, и человек взобрался в него, испытав неожиданное удовольствие от того, что оказался в тепле рядом с молчаливыми пассажирами, равнодушно глядевшими вперед. Он ощутил себя в безопасности, хотя чувство это было непрочным.

Человек улыбнулся и впервые за много дней расслабился.

Автобус тронулся.

Тирмус взволнованно вращал своими антеннами.

— Голосуйте, если считаете нужным. — Он направился мимо них к вершине холма. — Но я хочу повторить то, что говорил перед тем, как вы все это затеяли.

— Твое мнение нам известно, — нетерпеливо сказал Лала. — Займемся лучше делом. Планы разработаны, что нас держит?

— Тем более я должен повторить еще раз. — Тирмус оглядел собравшихся богов. — Вся Гора готова выступить против этого великана. Но зачем? Нет данных, что он собирается поделиться информацией о нас. Он безвреден, он отрезан от своих. Да он, по сути, ничего и не знает. Зачем тратить время и силы…

— Безвреден? — уставился на него Лала. — Ты что, не понимаешь? Он знает о нас!

Тирмус начал спускаться с вершины холма.

— Я против ненужного насилия. Зачем заявлять о себе раньше времени?

Началось голосование. Как и ожидалось, армия была за то, чтобы выступить против великана. Тирмус вздохнул и принялся чертить на земле схему.

— Вот его территория. Можно ожидать, что он появится там в конце периода. Как я понимаю…

Он продолжал пояснения, проводя линии на мягкой земле.

Один из богов наклонил свои антенны к соседу.

— Великан обречен. Мне его даже жалко. Как он пронюхал о нас?

— Случайность, — усмехнулся его собеседник. — Обычное их любопытство.

— Однако он сообразительный.

Ночь опустилась на пустынную улицу. Человек приближался к дому, держа под мышкой газету. Рядом с большим деревом у обочины он остановился, внимательно оглядев улицу, и перешел на противоположную сторону. На углу ощутил прикосновение паутины, протянувшейся от телефонного столба к кустам. Автоматическим движением смахнул ее. Когда нити паутины порвались, он услышал негромкий звук с легким металлическим оттенком.

— Подожди!..

Человек замер.

— Осторожно… внутри… подожди…

Челюсть у человека отвисла. На остатках паутины висел паук, наблюдая за ним.

— Не выйдет, — сказал человек. — Я не хочу торчать здесь всю ночь в темноте!

Он вышел на дорожку, ведущую к дому, затем свернул с нее, обходя попадающиеся на пути кусты. Под крыльцом нашел ключ и вставил его в замок.

Он медлил. Войти? Все лучше, чем оставаться на улице ночью. Ночь — плохое время. Многовато суеты под кустами. Это не к добру.