5 судьбоносных вопросов. Мифы большого города - Татьяна Девятова

Я почти бежала по Лиговке к концертному залу, предвкушая встречу с самыми любимыми певцами, со своей юностью. Афиши обещали что-то неординарное: «Будут все!» И… не сдержали свое слово. Было очень неловко за устроителей и очень обидно. Мне казалось, что публика не возмущается и не освистывает организаторов только потому, что волею обстоятельств именно ей выпало «держать» эту чистую ноту – «памяти Башлачева».

На сцену, в череде занафталиненных парубков-рокеров 80-х, вышел «легенда русского рока» – Артемий Троицкий. Как всегда, хмур и чем-то недоволен. Чем – объяснил: «Вы не понимаете, снова возвращаются старые времена, в стране строится полицейское государство, власть глушит свободу слова…» Не дословно, но примерно так. Зрители в зале недоуменно переглядывались.

Понимал ли вообще этот уважаемый человек, что он говорит о том, что у нас в стране нет свободы слова, в микрофон Большого концертного зала «Октябрьский» аудитории в несколько тысяч человек без всякой боязни быть «репрессированным»?

А что же тогда означает эта пресловутая свобода слова? Как быстро мы успели забыть, что раньше подобные разговоры велись, если велись вообще, только на коммунальных кухнях и то шепотом и с оглядкой! Или мы вообще не понимаем смысла слова «свобода», уже разучились ее различать? Или еще не научились ею пользоваться?

* * *

Сколько раз мы уже упомянули в книге слово «свобода»? Примета нашего времени…

Но употребляли мы его в разных контекстах, иногда довольно странных, и почти всегда Андрей использовал это слово с большой иронией – «свободы всякие разные». А в предисловии к книге написал, что новое время привело к тому, что опьянение свободой стало пьянством. Мне кажется, что это не просто метафора. Ослабление позиций государства, полной зависимости человека от государства, возможно, привело к тому, что многие начали искать эту зависимость в других сферах. В стране действительно, по статистике, сильно возросло потребление алкогольных напитков, наркотиков, пышным цветом расцвели казино. На языке психологов и психиатров это уже называется не просто игроманией, а каким-то вполне заморским термином: гемблинг. Правда, государство уже спохватилось и начинает закручивать гайки, вводит ограничения на рекламу и продажу алкоголя и табака, недавно взялось обеими руками за игорный бизнес…

Не пойму я, что это – неизбежные издержки свободы или мы просто еще не научились ею пользоваться приличным образом? И что еще, кроме государственных институтов, может удерживать человека от разрушительного поведения?

– Андрей, а увеличение степени свободы всегда оборачивается тем, что некоторое количество людей оказывается не в состоянии научиться им пользоваться во благо себе и другим? Или мы и в этом – какие-то особенные?

– Знаете, знаменитая фраза, что, мол, раб, уставший от свободы, потребует цепей, – это вовсе не художественный образ. Это наблюдение, причем весьма и весьма меткое. Почти универсальный принцип: падение тоталитарного или даже просто автократического режима знаменуется каким-нибудь десятилетием «свободы», а затем она вновь благополучно сменяется «реставрацией». Вспомните Великую французскую революцию – Бурбоны казнены, власть передана Национальному собранию, а через несколько лет коронуют Наполеона, и не просто коронуют, а императором делают! У нас та же самая история: монарха свергли, расстреляли, через несколько лет получили уже даже не царя даже, а самого настоящего диктатора – Иосифа Виссарионовича. Та же самая история и с Юлием Цезарем случилась, и с Фиделем Кастро.

Дело в том, что, когда гибнет конструкция (властный институт, тоталитарная система, государственная машина), привычка – внутренняя готовность людей к подчинению – никуда не девается, не рассасывается. Если человек привык подчиняться, то, как бы ни была мила ему свобода, он, привыкший к «руководящей линии», подсознательно ждет какой-нибудь команды сверху. В общем, если мне в соответствии с особенностями моей психической организации нужен начальник, то я себе этого начальника вытребую, можете даже не сомневаться. Иногда можно, правда, и перестараться – тогда монарх сменяется на диктатора. Иногда, напротив, происходит «мягкая реставрация» – то есть, как и положено, появляется лидер (в этом смысле «тоталитаризм» возвращается), но лидер вполне себе либеральный, а потому и завоеванная свобода не утрачивается полностью.

А процесс редукции привычки к подчинению происходит очень долго. Подчас мучительно долго – должно смениться несколько поколений, чтобы вытравить из нас эту внутреннюю тягу к подчинению, чтобы мы смогли наконец ощутить себя свободными гражданами свободного гражданского общества. По мановению волшебной палочки это нигде не происходило. Даже в Европе при демократии (не при формальной, конечно, а при демократии – демократии) живут на самом деле не так уж давно. Может быть, лет сто? В Англии, Франции – чуть дольше. В Германии, Испании – наоборот, меньше. Они коронованных особ на диктаторов еще в XX веке меняли по полной программе. Институты гражданского общества – тоже не быстро формируются. Они ведь на то и институты гражданского общества, что из граждан состоят, а не из подчиненных – «чего-с изволите?..»

Поэтому нет ничего странного в том, что пока огромному количеству людей в нашей стране нужны какие-то начальники – «те, кто знают как», «те, кто могут», в общем – харизматичные лидеры (причем харизма чаще всего важнее здесь всего остального). В общем, кроме наших национальных особенностей тут и просто психологические особенности дают себя знать. Слава богу, что прежний тоталитарный режим – прежде всего сталинский – настолько себя дискредитировал, что возможность его реставрации представляется весьма сомнительной. Да и время прошло. Сначала хрущевская «вольница» – «оттепель». Потом снова попытка реставрации, потом застой, бессильные генсеки, внутреннее разложение власти. В общем, волны в соотношении «власть – подчинение» шли, к счастью, по затухающей, в нас все сильнее формировалась готовность к тому, что можно было бы назвать «гражданской свободой». Впрочем, опьянение свободой начала девяностых обернулось желанием «порядка». Мы в каком-то смысле зашли на новый виток, но его качество зато – уже совсем другое.

Как бы там ни было, нам со своими цепями еще предстоит прощаться и прощаться. Слишком долго мы жили в Советском Союзе…

– И что, у нас теперь полностью, абсолютно свободных людей еще лет 50–70 не будет, эту человеческую «породу» надо «вывести»?

– Возможно, вы будете смеяться, но такая порода действительно должна «выводиться». Можно сказать, селекционная работа требуется. Ведь власть – это не президент и не правительство, власть – это готовность людей к слепому подчинению (причем не обязательно к страстному и подобострастному, достаточно и просто пассивного подчинения – мол, вы там решите, а мы тут как-нибудь…). А это опять же не президент в людях формирует и не правительство, а родители, воспитатели, учителя. То есть мы с вами. А каких детей мы можем воспитать, если мы и сами-то еще внутреннюю свободу не чувствуем, не понимаем ее, не оберегаем и ищем – признаемся себе в этом честно, – за какой бы авторитет спрятаться? Ну не слишком, наверное, мы внутренне свободны…