Подари мне любовь - Джоанна Линдсей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, когда невесту подвели к жениху, по выражению его лица нельзя было сказать, что он раздражен или расстроен этим обстоятельством. Конечно, Селит встрепенулся, но сумел вовремя скрыть свои чувства под непроницаемой маской.
Он ждал Эрику на ступеньках маленькой часовни, выстроенной во дворе, и был великолепен. Церемония должна была проходить здесь, чтобы все услышали слова епископа, обращенные к новобрачным.
Святой отец стоял рядом с Селигом. А король Уэссекса действительно подвел невесту к жениху. Внешность Алфреда поразила Эрику, как, впрочем, и его замечание:
– Все женщины, собравшиеся здесь, завидуют вам, леди Эрика.
Он говорил по-датски. Конечно, неудивительно, что король знает ее язык, ведь он так много лет сталкивался с датчанами. Однако, как ни странно, король оказался совсем молодым, не старше Селига. И был одет не наряднее своих придворных. По правде говоря, она не узнала бы короля, если бы не услышала, как кто-то назвал его по имени.
Что же касается его замечания, любой ответ Эрики в этот момент смутил бы их обоих, поскольку девушка была настроена не слишком снисходительно. Поэтому она предпочла промолчать и не обмолвилась, что с радостью поменялась бы местами с любой женщиной в этой комнате.
Зависть? Никто не знает Селига Хаардрада так хорошо, как она. Он казался им очаровательным, галантным, нежным, может, действительно мог быть таким, но она этого не узнает, для нее он всегда будет жестоким и мстительным. И ничего не изменится от того, что он теперь мог назвать ее женой, разве что месть будет более изощренной.
Церемония, казалось, окончилась слишком быстро. Прошло не больше часа с того момента, как Селиг объявил ей о том, что их ожидает. И только сейчас Эрика поняла, что ей не дали времени хорошенько подумать, на что она соглашается. Если бы не такая спешка, она могла бы…
Но теперь уже ничего нельзя изменить. Она - замужняя женщина. И если слишком задумываться над этим, можно разрыдаться на глазах у всех и опозорить себя и новую семью.
Последовавший за этим праздничный пир был, по мнению Эрики, сплошным издевательством. Ни ей, ни Селигу нечего было праздновать, однако они сидели во главе стола, бок о бок и молча терпели обычные по этому случаю грубые шутки, добродушные насмешки, отличавшие любую свадьбу. Казалось, все собравшиеся прекрасно проводили время, за исключением новобрачных.
Даже родные Селига были в приподнятом настроении, что Эрика посчитала особенно странным, поскольку все они, как она уже убедилась, горячо любили Селига.
Возможно, всему причиной общее веселье да еще то, что он не выглядел таким уж мрачным. Неужели они действительно думают, что Селиг доволен женитьбой, и счастливы за него? Селиг осушил еще одну кружку эля.
Он уже давно оставил попытки разобраться в ежеминутной смене эмоций, обуревавших его. И забыл о том, что намеревался не обращать внимания на жену. Она не должна была сидеть рядом, пока не назовет его хозяином, однако получилось иначе. Но зато теперь она станет обращаться к нему как к мужу, а разве это не одно и то же?! Муж, хозяин…, все равно, хотя Эрика Бессердечная наверняка думает иначе.
Селиг мог получить любую женщину, какую хотел, конечно, кроме этой! И все-таки именно ею наградила его судьба. Эрика, вне всякого сомнения, принадлежит ему. Только Селиг никак не мог придумать, что теперь сделать с той, которая из его рабыни превратилась в жену.
Неужели он действительно согласился никогда не дотрагиваться до нее? Зато не давал обещаний забыть о мести. Все еще впереди. Разве не поэтому он женился на ней?
Но проклятые чувства не давали покоя. Она была такой красивой и несчастной, что Селиг огромным усилием воли старался не смотреть в ее сторону. Однако чем испуганнее и расстроенное выглядела Эрика, тем сильнее раздражался Селиг.
В конце концов, это день ее свадьбы. И невесте полагается казаться счастливой. Его же невеста должна быть счастливее всех женщин на свете. И не тщеславие заставляло Селига так думать, а знание женщин и их отношение к нему. Эрика же даже не взяла на себя труд притвориться счастливой, хотя бы ради гостей.
– Это не похороны, - резко бросил он наконец. - Если тебе так неприятно, можешь вернуться в мою комнату…, и на свое место.
Эрика вспыхнула, хотя ни один человек, кроме нее, не услышал Селига. Но если бы даже и кто-то подслушал, все равно не догадался бы, что это “место” - в углу спальни, на полу. Правда, ей бы следовало почувствовать облегчение, узнав, где придется провести ночь. Селит держит слово. Так почему же Эрика так смущена и…, и не может понять, что с ней такое.
Нет, не правда. Она все понимает. Но, Один, помоги ей, откуда это разочарование? Ведь именно по настоянию Эрики Селит согласился не касаться ее, хотя причины такой просьбы совершенно другие, совсем не те, о которых он думает. Весь ужас заключается в том, что она боится страсти, выказанной Селигом, боится того, что готова отдаться ей.
"Вполне возможно, что ты когда-нибудь полюбишь его”, - слова Кристен не переставали преследовать Эрику.
Она страшилась этого, поскольку Селит так и не дал ей повода по-настоящему возненавидеть его.
"Он в жизни не обидел ни одну женщину”, - так сказал отец Селига.
Ели это правда, значит, сегодняшние угрозы Селига были ложью. Он никогда бы не смог заставить себя втоптать ее в грязь.
Она с радостью воспользовалась разрешением покинуть зал. Нужно поскорее уйти от его тревожащей близости, чтобы все как следует обдумать. То, что он отпустил ее одну, без стражи, уже само по себе было откровением. Пусть даже женитьба ничего не значит для Селига, он по крайней мере предоставил Эрике хоть какую-то свободу. И проклятые цепи выброшены…
Войдя в спальню, Эрика увидела проклятые цепи на постели Селига, принесенные кем-то, очевидно, знавшим, для кого они предназначались. Возможно, Селит даже не узнал о ее неповиновении.
Оковы снова полетели в окно, и девушка сделала это с таким же удовольствием, как и в первый раз. Если бы только она могла почувствовать то же удовлетворение, укладываясь спать на полу в свою брачную ночь…
Рагнар заставил Кристен ждать на стене почти час, пока наконец соизволил ответить на ее требование о переговорах. Подобная невежливость была исключительным правом более сильной стороны, каковой он до сих пор считал себя. И Кристен не потеряла спокойствия и не вышла из себя по единственной причине - она не желала портить себе удовольствие увидеть, как присмиреет викинг.
Однако Ройс оказался куда менее терпеливым. За тот час он трижды уходил и возвращался, а в четвертый раз едва не стащил жену со стены, окончательно обозлившись на брата Эрики.
Леди Бренна не пожелала присоединиться к дочери, потому что не знала датского. Но отец стоял рядом и хотя мог бы поговорить с Рагнаром, однако отказался, зная, как хочется Кристен самой сообщить все “приятные” новости.