Антидекамерон - Вениамин Кисилевский

И самый каверзный вопрос: так откликнулся бы он или нет, если бы позвала его? Особенно после того, как почти сделала она это сегодня, вспоминая былое. Ведь не краснела бы так, если бы просто вспоминала, – не девочка уже, зрелая, наверняка собой владеть научившаяся женщина, лабораторией заведует. Теперь это технически разрешилось бы элементарно, никакой дружок Мишка не понадобился бы – посадил в машину и отвез на пустующую дачу, полчаса дел. Прятаться не надо, чужой постелью пользоваться… И не меньше сейчас притягательна Лиля чем прежняя тоненькая девочка – другая красота, другая любовь. Простофилей нужно быть, чтобы не откликнуться. А почему, собственно, должен Он откликаться? Почему онА должна быть инициатором, звать его? Она, в конце концов, женщина, замужняя, ко многому обязывает это ее. Дать ей как-нибудь знать, что он хочет встретиться с ней? И тут же новая мысль, как холодной водой окатила: а вдруг она специально все это затеяла? Непостижимая женская месть за несбывшееся, за то, что двадцать лет прожила с нелюбимым? Ну, если не месть, то утешение, получить какое-то удовлетворение оттого, что снова потянулся он к ней, всколыхнула в нем прежние чувства. Она, кстати, Фрейда поминала, хороший материал для психоанализа. Посмотрит «непонимающе» и скажет: вы что себе позволяете, за кого меня принимаете? А за кого он принимает ее, напропалую кокетничавшую с Кручининым? Или намеренно это делала, чтобы обратил он, Дегтярев, на нее внимание? Но значимей другое: не прочь он, чего уж там, просто помиловаться с красивой, растревожившей его женщиной или все-таки пробудилось в нем далекое прошлое, нежданно вернулось прежнее чувство к ней? Не сравнить, конечно, с тем прежним, но тем не менее. И почти не сомневался уже, что да, пробудилось, вернулось…

Возобновилась ли прежняя связь между ними – между ним и Лилей, так же непостижимо ощутившей когда-то, что повлекло его к ней на той роковой утренней планерке, одного взгляда хватило? Посмотрел на нее, отвернувшуюся к окну, мысленно попросил: погляди на меня. И она тут же повернула к нему голову, вопросительно приподняла брови. И снова разлился по ее щекам предательский румянец. А у него вдруг чувствительно напомнил о себе попритихший было радикулит. Словно сигнал какой-то подавал. Где тонко, там и рвется, нехорошо подумалось, тяжело поднялся, сказал:

– Никак не угомонится вражина мой. Пройдусь немного, подымлю в тамбуре.

Выбрался из купе, прошагал в конец вагона, закурил. И загадал: если она выйдет сейчас ко мне, тогда сам позову ее. Хотя бы просто уединиться, поговорить. А если не выйдет… Если не выйдет, дождусь, позовет ли она, даст мне как-то знать. Впереди два часа, найдет, если захочет, возможность. Если же не позовет она…

Не успел ни додумать эту мысль, ни до половины еще сжечь сигарету, когда Лиля появилась. И сходу огорошила его:

– Зачем вы позвали меня, Лев Михайлович?

– Я разве звал вас? – подрастерялся.

– Звали, конечно. Хотели меня о чем-то спросить?

– Вообще-то, хотел, – ответил он и неожиданно продолжил, ужасаясь собственным словам: – Почему вы так непозволительно вели себя с Кручининым? На глазах у всех. На моих глазах.

На лице ее проступило подобие улыбки:

– Неужели приревновали?

– Да, – сорвался он с обрыва, – представьте себе, приревновал. Вы это хотели от меня услышать?

– Это, – кивнула она. – Только здесь у нас разговор не получится, по многим причинам. А я бы хотела поговорить. Но ко мне лучше не звонить. Вы не против, если я вам сама позвоню? Если вам это удобно.

– Еще как не против. – Полез в карман, вытащил свою визитную карточку, протянул ей. – Здесь все мои позывные, но лучше звоните на мобильный, он здесь не указан. – Написал на обороте цифры, жирно подчеркнул.

– Ладно, – коротко ответила она, легко, почти невесомо коснулась его руки, как тогда, много лет назад, когда возвращались они из склада, – и ушла.

Ему вдруг стало хорошо. Так хорошо, как давно уже не бывало. Будто улетучились бесследно куда-то все эти годы, сгинули вместе со всеми своими заботами и проблемами. Не сразу постиг, отчего ему так вдруг захорошело, потом сообразил: отпустила, словно по волшебству, поясница. Совсем уже, знал, отпустила, не затаилась, как раньше, снова он здоров, молод, силен, ни тени облачка на горизонте. А еще знал уже, как все у них будет дальше. Она позвонит ему, они договорятся о встрече, он подберет ее в условном месте, умчит на дачу, там и поговорят. Замечательно поговорят. И снова она будет принадлежать ему, прежняя Лиля Оболенская, новая Лиля Оболенская. Теперь уж он ее не отпустит, не выпустит. Да она, уверен был, сама не сбежит. В купе вернулся тем же сорокалетним бодрячком, постарался скрыть свое радостное возбуждение. Удавалось не очень-то: это, всякому известно, плохое настроение можно спрятать от других, с радостным все много сложней. Никто, правда, не обратил на него внимания – Кручинин как раз звонил по своему мобильнику в больницу, договаривался о дежурной машине, которая встретит их на вокзале. Лиля по-прежнему сидела, отвернувшись к окну. Дегтярев поглядел на ее гладкую белую руку, подпиравшую щеку, представил себе, как скоро завладеет он ею, и не только ею, поскорей бы только…

– Всё в ажуре, – сказал Кручинин, – всех по домам доставлю без проблем. Вас, Лилечка, мы отвезем первую, хотя будет это для меня трагедией, как от сердца оторву. Вы не забыли, кстати, что обещали вплотную заняться моей грешной кровью? Если сумею дожить до этого феерического события.

– Обязательно, – сухо ответила Лиля. – Вы позволите мне воспользоваться вашим сотовым, предупрежу мужа, чтобы не волновался? Я свой дома забыла.

Дегтярев сразу чуть потускнел, одного упоминания о муже хватило. Очень хотелось послушать, как она будет говорить с ним, о многом бы ему сказало, однако Лиля с кручининским телефоном вышла в коридор, задвинула за собой дверь. Но все равно оставшегося хорошего настроения было достаточно, чтобы не киснуть. И по-детски захотелось, чтобы у всех остальных тоже поднялось настроение, не пожалел никто об этом сумбурном дне. И потеплел к Кручинину, с тем ощущением превосходства, какое всегда испытывает удачливый соперник. Тут же вспомнил о Борьке Хазине. Проблема из проблем, Борька в любом случае не должен пострадать. Предупредил:

– Имейте в виду, дорогие коллеги, я Хазина топить не буду, хотя бы потому, что он, вы же все знаете, мой давний друг. Могу лишь добавить к этому, как сказал уже раньше Василию Максимовичу, что пытаться защитить перед начальством своих проштрафившихся подчиненных наверняка стал бы и он сам, и не только он. На том стоим. Пусть и с точки зрения закона нет оправдания тому, что там произошло. Наказать Хазина, конечно, нужно, но не выпороть так, чтобы на улице перед пенсией оказался. И прежде всего потому, что лучшего, чем он, главного врача там не сыскать. К тому же он патриот своей больницы. Помните, Степан Богданович, как лет десять назад отказался он, когда сватали, возглавить областной онкологический диспансер, не уехал оттуда? Много ли найдется, кто бы не воспользовался такой возможностью?

– Ну, о том, чтобы увольнять его, и речи нет, – пожал плечами Кручинин. – Но и спустить дело на тормозах мы не имеем права, никто нас не поймет.