#Панталоныфракжилет - Мария Елифёрова

Итак, на выражение Rubiconem transiit наталкивались все гимназисты, учившие латынь, как только учитель говорил: “К завтрашнему дню – параграф о перфекте”. А поскольку образование в Европе и даже отчасти США XIX в. успело значительно стандартизироваться – о чем свидетельствует международное признание учебника Цумпта, – то и культурный багаж выпускников школ оказывался во многом общим, и такие выражения, как перейти Рубикон, оказывались общепонятными и воспроизводились на живых языках.

Курьезность статуса идиомы перейти Рубикон заключается в том, что по всем формальным признакам это не столько античное, сколько псевдоантичное изречение. Однако у него есть реальный античный источник, пусть и забытый, – Веллей Патеркул, родившийся всего четверть века спустя после драматической гибели Цезаря на Капитолии. Не нужно много фантазии, чтобы представить себе, как в детстве он слышал рассказ старого легионера: “А Цезарь и говорит – плевать на сенат, тут я приказы отдаю, переходим Рубикон”. Но во времена Веллея Патеркула это словосочетание не было идиомой, как не стало ею и в более поздние периоды римской истории. Идиоматический характер оно приобрело в Новое время благодаря преподавателям латыни – а может быть, и одному-единственному преподавателю, немцу по имени Карл Готлиб Цумпт.

Разумеется, для обмена идиомами или пословицами необязательно посредство мертвых языков – живые языки отлично умеют делать это самостоятельно.

Изучение межкультурных взаимодействий в литературе, истории переводов и путешествий цитат – целая огромная область гуманитарных наук. Но сейчас нас интересует лишь небольшой уголок этой области – заимствованная фразеология. Далеко не всякая аллюзия или цитата иноязычного происхождения удостаивается чести стать фразеологическим элементом. Для этого нужно, чтобы она оторвалась от своего исходного контекста и ее связь с первоисточником стерлась.

Репертуар иностранных источников для фразеологии может быть самым разнообразным. Иногда уже готовые идиомы и пословицы переводятся напрямую и начинают бытовать в другом языке. Например, Мой дом – моя крепость. Это не что иное, как вольный перевод английской пословицы An Englishman’s home is his castle (“Дом англичанина – его замок”). Любопытна трансформация, которую пословица претерпела в переводе из-за выбора слова крепость. В пословице два смысловых плана: 1) дом – это место, где можно чувствовать себя в безопасности; 2) дом – это место, где хозяин-барин вправе делать что хочет, как феодал в своем замке. Для англичан основной смысл пословицы – второй, для россиян же на первый план выдвигается идея безопасности, и более того, военизированные коннотации слова крепость порождают толкование, совершенно несвойственное оригинальной английской пословице. Как пишет один из участников онлайн-дискуссии на эту тему: “А смысл пословицы «Мой дом – моя крепость» в том и есть, что стоять за себя и родных, да за свое имущество будем драться насмерть”[176].

Еще одна английская пословица, вошедшая в современную русскую речь, – Красота в глазах смотрящего. Она настолько освоена, что попадает в сетевую поэзию[177]. Иногда в Рунете фразу приписывают Оскару Уайльду, но чаще она функционирует именно как безличная пословица. Впрочем, имя Уайльда в России – тоже своего рода знак фольклорности, поскольку в широких народных массах у нас сложилось фантастическое представление, будто все на свете афоризмы и остроумные высказывания придуманы Уайльдом (кроме тех, которые придуманы Черчиллем и Бисмарком). Доля истины, по крайней мере, в том, что пословица действительно английская – в оригинале она звучит как Beauty is in the eye of the beholder. Уже источник 1863 г. называет ее “старой пословицей”[178]. Оскару Уайльду было тогда девять лет.

Активно калькируются с английского идиомы, связанные с языком журналистики и общественно-политической жизни:

Последний пример особенно интересен своим происхождением. Это выражение авторское, и вместе с тем его принадлежность размылась до неузнаваемости. За пределами англоязычного мира выражение ярмарка тщеславия известно главным образом по одноименному роману У. М. Теккерея (Vanity Fair, 1848). Но Теккерей не изобрел этот оборот – он заимствован из “Пути паломника” Джона Беньяна, странной книги, вышедшей в 1678 г. и на двести лет ставшей бестселлером, более знаменитым, чем любая пьеса Шекспира. Беньян – английский близнец нашего протопопа Аввакума, народный проповедник, в борьбе за чистоту веры вступивший в конфликт с официальной церковью и не раз попадавший в тюрьму. Разве что умер он, в отличие от Аввакума, своей смертью, поскольку в Англии того времени на кострах еретиков уже не сжигали. “Путь паломника”, известный также на русском языке как “Путешествие пилигрима”, был задуман как морально-дидактическое сочинение о спасении души: персонаж по имени Христиан (имя тоже не случайно) узнает, что его город будет разрушен, и ищет путь ко спасению от погибели. Оригинальность Беньяна состояла в том, что для выражения стандартной идеи проповеди он использовал наглядный язык образов авантюрного романа, бытовых зарисовок и социальной сатиры: