Сесилия Агнес - странная история - Мария Грипе

– Волосы у нее заплетены в одну косу, а в руке желтый зонтик?

– Нет, на картине осень, и зонтик у нее обычный, от дождя. Кажется, синий или фиолетовый. Но волосы действительно заплетены в одну косу. Тетти часто так причесывается. А ты откуда знаешь? Ты же не видела картину?

Даг с удивлением смотрел на Нору, а она – на него, тоже с удивлением. Нет, Теттиной картины она не видела. Зато видела кое-что другое.

– Причем не менее фантастическое. Я много чего видела, можешь мне поверить.

Даг оживленно взмахнул рукой и уселся поудобнее.

– Теперь твой черед рассказывать! В последнее время явно произошло множество событий, о которых я знать не знаю.

Да, что верно, то верно. Нора обхватила голову руками, хорошенько встряхнула и засмеялась.

– Я тоже не знаю, с чего начать. Даг с улыбкой наклонился к ней.

– Может, я начну за тебя?

– Давай. Думаешь, получится?

Улыбаясь она смотрела на него, в ожидании. Он непринужденно откинулся на спинку стула и устремил взгляд в потолок.

– Может, начнем с Геро? Тут у меня масса вопросов. Например, такой. Сперва Мохнач наотрез отказывался заходить в эту часть квартиры. Стоило ему приблизиться к круглой комнате, как он принимался скулить, в глазах читался испуг. Помнишь? Нора молча кивнула, пусть продолжает.

– Но едва на него надели ошейник Геро, все изменилось, он стал сюда заходить. Хотя по-прежнему скулит и побаивается. С тех же самых пор у него возникла и загадочная тяга к белому дому, причем там он ведет себя примерно как здесь, скулит, нервничает, а вместе с тем будто приворожен. А уж когда встретил Фриду, у него появилась еще одна причина сбегать туда. Но началось все с дома. А не с Фриды.

Даг замолчал, о чем-то размышляя. Нора ничего не говорила: пусть продолжает, а она послушает. Он взглянул на нее.

– Как я понимаю, тут должна быть какая-то связь. В смысле – между нашей квартирой и тем домом. Точнее, этой частью квартиры, тремя комнатами. Когда-то здесь жила собака по кличке Геро – судя по ошейнику. Вдобавок собаки, как известно, способны видеть и чувствовать скрытое от нас. У них сохранилось шестое чувство, и, вероятно, они не так, как мы, скованы пространством и временем.

Даг опять замолчал, задумчиво глядя на Нору.

– Если ты не против, предлагаю начать с Геро. Что ты о нем знаешь?

– Довольно много. – Нора вздохнула поглубже и начала рассказывать обо всем, что узнала от Хульды. Пришло время раскрыть карты. Препятствий больше нет, она чувствовала. Идя навстречу пожеланию Дага, начала она с Геро и балетного танцовщика, а потом перешла к Сесилии, Агнес и Хедвиг. Сообщила и о собственных наблюдениях и переживаниях.

Когда она заговорила о видении цветущего сада и описала Сесилию, которая спиной к калитке шла в сторону дома, с желтым зонтиком в руке, Даг вдруг побледнел. Рывком встал и прошелся по комнате.

– Что с тобой, Даг? Что случилось?

Он остановился, посмотрел ей прямо в глаза и медленно, подчеркивая каждое слово, произнес:

– «Глаз видит всё, но только не себя».

– Шопенгауэр! – рассмеялась Нора. – Он-то здесь при чем?

Но она тотчас посерьезнела, потому что Даг смотрел на нее все тем же странно вопросительным взглядом и продолжал:

– Теперь я начинаю видеть кое-что, чего раньше не замечал, поскольку сам себе мешал.

– И что же, Даг? Что ты видишь? Но он только головой покачал.

– Нет, это ты сама должна выяснить, и ты на верном пути.

Она хотела спросить еще, но на лице у Дага появилось отсутствующее выражение, и он поспешно вышел из комнаты.

Что Даг имел в виду? Что же такое он видел, но не хотел сообщить Норе? Она-де на верном пути и вот-вот выяснит все сама. Так говорит Даг.

Ей-то отнюдь не казалось, что она вот-вот что-то выяснит. Он оставил ее в полном замешательстве. Она ничего не понимала.

Но не жалела, что сообщила ему о том, как развивались события. Наоборот, ее не оставляло ощущение, что сказано было не все, однако же Даг не хотел продолжать разговор. При встречах они подтрунивали друг над другом, развлекались как могли. Весело и открыто. Но стоило ему заподозрить, что она собирается о чем-то спросить, как он тотчас со смехом исчезал. Не желал говорить ни о Тетти, ни об иных серьезных вещах. Как только она упоминала что-нибудь такое, Даг спешил отшутиться. Не очень-то на него похоже, но, видимо, тут есть свои причины, так что надо смириться.

Хотя порой Нора досадовала на него.

– Вот увидишь, все образуется, – легкомысленно говорил он в ответ на ее удивленные взгляды.

Нет. Неправда. Само собой ничего не решается.

Что же ей делать? Есть ли какой-нибудь способ…

Она вправду испытывала беспокойство, места себе не находила. Шли дни – и никаких событий. Все вдруг словно замерло в неподвижности.

Однажды вечером позвонила бабушка, сказала, что им надо поскорее повидаться, «покрепче обнять друг дружку и забыть все глупые, злые слова». Она тогда, мол, очень рассердилась. И если вела себя глупо, то Нора должна ее простить. Видно, она стареет и порой действует невпопад.

Бабушка долго шумно веселилась по телефону. Но щекотливых тем старательно избегала. Как и сама Нора. Хотя бы это она усвоила: бабушку с места не сдвинешь, нечего и пытаться. Нужно принимать ее такой, как есть. Некоторые вещи для нее святы, и она будет защищать их любой ценой. Например, образ ее матери, Агнес. Тронешь разукрашенную икону – пеняй на себя. Нора об этом и не помышляла. Шумно веселилась по телефону вместе с бабушкой, и та наверняка повесила трубку в прекрасном настроении. На следующий день почта доставила маленький подарок. «Пустячок – побрякушка, как говорят, модная сейчас у подростков», – написала бабушка в письмеце.

Нора сразу же сочинила благодарственный ответ. Снова тишь да гладь кругом – на радость бабушке.

Но больше ничего не происходило.

Временами она брала на руки Сесилию, но после той истории с коробкой лоскутков, когда Нора нашла письмо, личико куклы словно замкнулось, стало неподвижным. Это беспокоило Нору. Письмо она прочла с куклиного согласия, во всяком случае, так ей казалось. Почему же Сесилия замкнулась в себе? И в размышлениях она больше Норе не помогала, чем сильно ее огорчала. Причиняла боль – вот так же бывает, когда живой человек неожиданно отворачивается от тебя, без всяких объяснений.

Сейчас Нора жила как бы в пустоте.

И шаги больше не приходили, не останавливались у нее на пороге. И будильник на подоконнике давненько не тикал. Иногда она брала его в руки, встряхивала, хотя прекрасно знала, что это бесполезно.