Убийца с того света - Валерий Георгиевич Шарапов

– И там есть вода?

– Холодная. Я проверял.

Луковицкий тут же встал.

– Показывай.

Он шел, качаясь, и то и дело хватался за стену. Зверев убрал пистолет и шел позади. Они отыскали нужную квартиру, и Луковицкий полностью разделся. Он подобрал с пола валявшуюся на полу кастрюльку и принялся с ее помощью лить на себя воду. Кожа бандита покрылась мурашками, но он не дрожал и продолжал отмывать налипшую грязь и засохшую кровь.

Зверев стоял и с замиранием сердца смотрел на три зарубцевавшихся шрама, оставленных пулями его «ППШ». Левый бок, правая лопатка и правое плечо – этот человек и впрямь обладает некоторой сверхъестественной силой, раз сумел выжить после таких ранений.

Луковицкий закончил мыться и принялся стирать одежду. Все его действия заняли не меньше получаса, но раненый ни разу не застонал. Луковицкий закончил со стиркой, разорвал свою мокрую рубашку и перевязал сам себя. После этого он стал натягивать на себя брюки, сунул ноги в ботинки, а затем надел мокрый пиджак. Все это время Зверев стоял, прислонившись к дверному косяку, и ждал. Когда бандит пригладил руками волосы и повернулся, Звереву показалось, что в обычно холодных глазах Хирурга промелькнула добрая задорная искорка.

– Ну вот и все!

Зверев указал на выход.

– Тогда пошли.

Луковицкий ухмыльнулся.

– А ведь ты меня не понял, старлей! Никуда я с тобой не пойду!

– Хочешь истечь кровью?

– А почему бы и нет? Думаешь, я готов сесть в тюрьму? – Луковицкий закашлялся. – Жить в вонючем загаженном бараке возле параши, спать на кишащем клопами матрасе и есть из немытой миски?

Зверев напрягся и интуитивно коснулся рукой пиджака, где во внутреннем кармане лежал пистолет.

– Не чуди! Делай, что тебе говорят…

– Ну уж нет! Твое предложение мне не по душе, майор! Сначала лазарет, потом камера и наконец вышак?

– Если будешь сотрудничать со следствием, могут и не расстрелять.

– Хочешь, чтобы я рассказал о том, как я убил этих пацанов и гробовщика?

– Я хочу знать все с самого начала. Что с тобой случилось тогда, когда ты убил ту женщину и я в тебя выстрелил.

Луковицкий подошел к стене и опустился на пол.

– Тогда я пролежал в подвале до глубокой ночи, а потом меня нашла какая-то немка. Она вызвала санитаров, наших санитаров, и через полчаса меня уже оперировали.

– Получается, что немка спасла тебе жизнь? – отметил Зверев.

– Она, санитары, хирург, который вынимал из меня свинец… какая разница кто? Главное, что я остался жив! Я полгода провалялся в госпиталях, а потом вернулся в Москву. Скрывать не стану, я жаждал отыскать тебя и поквитаться за то, что ты со мной сделал!

– Что ж не поквитался?

– Я понятия не имел, где тебя искать. А потом закрутилось… – Луковицкий закашлялся. Его начинало трясти.

Зверев задал очередной вопрос:

– А потом ты спутался с Перстнем, и Хирург превратился в Черемшу? Откуда такая кличка? Из-за фамилии?

Луковицкий скривил губы.

– Из-за фамилии у меня появилась кличка еще в детстве. Лук, Лучок – именно так меня дразнили в школе, а еще надо мной смеялись из-за того, что я не выносил грязи. Подумать только, эти грязну́ли, которые могли часами рыться в песочнице, потом воровали яблоки из ближайшего сада, не мыли их, а, вытерев о штаны, ели, мерзко хрустя ими, как кролики, а меня при этом дразнили Лучком. Меня бесило это прозвище, но я ничего не мог поделать. Тогда не мог. Когда после войны я приехал в Москву, я встретил там одного своего приятеля, с которым мы вместе учились в школе. Его звали Гена Мельников, он был одним из тех «кроликов», которые дразнили меня в детстве. Но Гена был не только кроликом, еще он был вором по кличке Мел. Этот самый Гена Мельников и привел меня к Перстню, мы пообщались, я сказал, что мне некуда идти, и он взял меня к себе. Перстню я многим обязан, но это к делу не относится. Я стал членом банды, мы совершали налеты, грабили прохожих, и однажды, когда мы сидели за столом в одной московской квартире, Мел надрался и вспомнил, как меня шпыняли в детстве. Он хрипло смеялся, его язык заплетался, а потом он назвал меня Лучком. В этот момент он грыз яблоко, так же, как тогда в детстве, держа это поганое яблоко своими немытыми, грязными руками. Под его ногтями тоже была грязь, и говорил он грязно. Я взял со стола нож и готов был сунуть свою руку в рот Мелу и отрезать его поганый язык. Но все это приметил Перстень. Он увидел, как сжались мои кулаки, как стиснулись мои зубы, увидел он и нож в моих руках. Перстень не дал мне совершить задуманное и прикончить Генку Мельникова, как мне тогда этого хотелось. Перстень просто спросил: «Юра, тебя правда в детстве называли Луком? Я продолжал скрипеть зубами: «Да!» – «Не самое обидное прозвище, но оно мне не нравится!» – сказал Перстень, подошел к умывальнику, тщательно вымыл руки с мылом. После этого он вытер руки полотенцем, вернулся на свое место и сказал: «Ты больше не Лук, ты теперь Черемша. Тебе это прозвище подходит гораздо больше». Я спросил: «Почему?» И Перстень ответил: «В Древнем Риме черемшу использовали, чтобы чистить кровь. Ты же у нас любишь все чистить и намывать».

Луковицкий пощупал свою рану и нажал на нее, как будто хотел сам себе причинить боль.

– Как получилось, что ваш курьер очутился в поезде без охраны? – спросил Зверев.

– Когда Перстень сообщил Бурому, что Финансист повезет деньги, и определил дату, Бурый прислал своих сопровождающих – этих двух остоло́пов, по вине которых все и случилось.

– Хочешь сказать, что охранять Финансиста должны были Куцый и Мотя? Это что же получается… Эти двое знали о янтаре, который должен был привезти Богачев. Куцый и Мотя сами планировали обобрать ювелира, но, так как Бурый внезапно отправил их в Москву, Куцый натравил на него Хруста и его дружков. И что же случилось потом?

– В поезде этот идиот Куцый пошел в тамбур покурить и увидел там одного из пассажиров, какого-то пьяного толстяка. Тот стоял, мотаясь, и Куцый помог толстяку дойти до его полки и снял с него часы. Спустя два часа в купе, которое занимали Куцый, Мотя и Финансист, нагрянул этот самый ограбленный толстяк. Проспавшись, он протрезвел и, отыскав Куцего, набросился на него с кулаками. Мужик он оказался крепкий, и Моте пришлось вступиться за дружка. Началась заварушка, и проводница