Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты - Стефани Лэнд

Погода, заставляющая вас сидеть в помещении, заставляет одновременно обращать больше внимания на то место, которое вы называете домом. Я размышляла о своих клиентах, которые жили одни. Представляла, как они ходят по пустым комнатам, где на полу еще видны следы от пылесоса. Не хотела бы я закончить, как они. Жизни моих клиентов, дома, ради которых они столько работали, больше не были моей мечтой. Но хотя для себя я о подобном не мечтала, все-таки, в глубине души, проходя с пылесосом по розовым спальням с цветами и куклами, признавалась себе, что отчаянно желала бы такую для своей дочки. А иногда гадала, не теряют ли члены семьи друг друга в анфиладах комнат с видеоиграми, компьютерами и телевизорами.

Студия, в которой мы жили, несмотря на все минусы, была нашим домом. Мы не нуждались в двух с половиной ванных и гараже. К тому же я прекрасно знала, как нелегко поддерживать в них чистоту. Несмотря на сложную ситуацию, по утрам я просыпалась в доме, полном любви. Я была там. В этой маленькой студии. Смотрела, как Мия танцует и строит рожицы, и наслаждалась каждой секундой. Это пространство стало нашим домом, потому что там мы жили в любви.

На улице становилось все холоднее, и по ночам я лежала, глядя в потолок и в тревоге кусая губы всякий раз, когда слышала потрескивание напольного обогревателя. Чтобы не мерзнуть, мы с Мией спали вместе в моей узкой полуторной кровати. Я завешивала окна одеялами и простынями, пытаясь защититься от стылых сквозняков. Когда трава возле дома и оконные стекла перестали оттаивать от инея, я закрыла раздвижные стеклянные двери на бывшую террасу, и теперь мы жили в своей тесной гостиной, совмещенной с кухней, которая по размерам была не больше гостевых спален или кабинетов в домах, где я убирала. По вечерам я раскладывала двухместный диванчик, чтобы спать с дочкой вдвоем. Мия по нему радостно скакала, говоря, что это похоже на ночевку в гостях. Хотя на диванчике было больше места, чем в моей кровати, она все равно старалась прижаться ко мне сзади и обхватить рукой за шею; ее дыхание грело мне спину между лопаток. По утрам, когда мой будильник начинал жужжать и пищать в темноте, я переворачивалась на спину, чтобы потянуться. Мия обнимала меня и гладила рукой по щеке.

В одну из ночей после Рождества зимний дождь вдруг превратился в снежинки размером с монету, которые покрыли всю землю пушистой пеленой. Мы с Мией долго не ложились спать, зная, что на следующий день все равно никуда не сможем поехать, и любовались снегом. Мия натянула теплый комбинезон и, в свете уличного фонаря, рисовала на земле снежных ангелов, пока я проверяла, какой толщины снег на крыше «Перл» – почти семь сантиметров. Таких снегов я не видела с тех пор, как мы жили на Аляске.

На следующее утро Пэм позвонила мне и велела сидеть дома. Она не хотела рисковать, зная, что я неизбежно застряну где-нибудь по пути от одного клиента к другому. На северо-западе штата жизнь замирала, даже если снега выпадало совсем чуть-чуть. На шоссе под окнами нашей студии совсем не было машин – разве что парочка, припаркованных и брошенных хозяевами, жившими неподалеку.

Мия подхватилась рано и, не обращая внимания на то, что ее комбинезон еще не просох после вчерашнего, спросила, когда мы опять пойдем гулять. Моя бывшая учительница, которая жила по соседству, оставила мне на Фейсбуке сообщение с вопросом, не пригодятся ли нам санки. Она писала, что у нее есть одни, в отличном состоянии, с веревкой и всем прочим, и обещала оставить их для нас на крыльце. Когда я рассказала об этом Мие, она начала скакать, как сумасшедшая, спрашивая: «Можно сейчас? Можно мы пойдем прямо сейчас?» Я заколебалась. Если я о чем и мечтала в тот момент, так это о мягком диване, чтобы на него улечься, паре десятков кружек чая и шерстяных носках, а если дать волю фантазии – то еще и о пламени в камине, перед которым можно читать книги, и собаке, свернувшейся у моих ног.

– Туда далеко идти, – сказала я дочке, зная, что ей все равно. Я могла сказать, что идти придется весь день – ее восторг никуда бы не делся. Поход вверх по холму в снегу, доходящем чуть не до колен, в ее три года казался отличным приключением. Большую часть пути мне пришлось тащить ее на себе. Подойдя к дому, где на крыльце нас дожидались, словно приз, обещанные санки, я остановилась и посмотрела на город, укутанный снежным одеялом и погруженный в тишину.

Утро мы провели на улице: я катала ее на санках, пока она лежала на них на животе и пригоршнями заталкивала в рот снег. С холма я видела, что по главным улицам ездят снегоуборочные машины, и думала, доберутся ли они до нас. Дом, в котором мы жили, стоял в нижней точке дороги. Куда бы я ни поехала, двигаться пришлось бы вверх. Колеса «Перл», с учетом ее миниатюрности, по размеру были едва ли больше, чем у игрушечной тачки, в которой я иногда катала Мию по двору. У меня не было ни зимних шин, ни даже цепей, и купить я их тоже не могла.

После того, как весь день снег таял на солнце, к вечеру температура опять упала и назавтра не поднялась. Наша дорога превратилась в сплошной каток. Я смотрела, как мои соседи пытались выехать на своей машине на шоссе, но у них ничего не вышло. Пропадал еще один рабочий день. Может, попробовать пропустить в этом месяце платеж по кредитной карте или взять деньги из оставшегося кредита, положить на банковский счет и сделать платеж с него? Прошло уже полмесяца, большинство счетов я успела оплатить, но зарплаты можно было ждать не раньше чем через две недели, а к тому времени появятся новые счета. Зарплата же, с учетом пропусков, будет долларов на сто меньше.

Большую часть этих снежных дней мы провели в своей гостиной-кухне. В спальне было чересчур холодно: мы смотрели на заиндевевшие окна через закрытые раздвижные двери, и Мия надевала теплую куртку, чтобы выскочить в спальню за игрушкой. Телевизор принимал только местные каналы, поэтому она раз за разом прокручивала свои любимые DVD. От мультика, где Хэллоу-Китти с ее писклявым голоском была волшебной балериной, у меня уже голова шла кругом. Мы решили выключить телевизор и взялись за акварель.

Мия рисовала, а я сидела с ней рядом и читала вслух. Нам редко удавалось проводить время вдвоем – обычно только по выходным, когда она не уезжала к отцу. Денег на развлечения у нас не было, так что мне приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы как-то занять свою подвижную и сообразительную дочку. В дождливую погоду мы не могли пойти ни в Детский музей, ни в игровую «Макдоналдса», чтобы дать выход ее энергии. В погожие деньки не веселились в зоопарках или на водных аттракционах.

Мне достаточно было оказаться на дорожке позади гуляющей супружеской пары, чтобы устыдиться своего одиночества. Я разглядывала их со спины – в нарядах, которые я никогда не смогу себе позволить, со специальными детскими сумками, подвешенными к ручкам дорогих колясок. Я никогда не говорила таких же слов, как они: «Милый, можешь подержать это?» или «Ой, возьми ее на минутку». Они могли передавать ребенка друг другу. Мне же приходилось раз за разом говорить Мие, что ей надо идти ножками, потому что руки у меня устали и я больше не могу ее нести.

В тот первый снежный день я постаралась приглушить мои настойчивые внутренние голоса и мысли о том, что Мие было бы лучше с кем-то другим, что я совершила ошибку, решив родить ребенка. Подперев подбородок рукой, я сидела с ней рядом, наблюдая, как дочка рисует очередную улыбающуюся рожицу. Обе мы были в теплых свитерах и двух парах носок. В воздухе пахло морозом.