Боги, которые играют в игры - Глеб Кащеев

Сегодня настала очередь отца Салли. Вчера внезапно у него случился инсульт, и уже вечером врачи констатировали полный паралич, без прогнозов к выздоровлению в ближайшие годы. Здесь, на корабле, ему уже ничем не могли помочь, и, хотя он и был в сознании, закон был неумолим. Сегодня его ждал шлюз.

Еще вчера вечером, когда Салли примчалась ко мне в слезах, я не смог ей дать того ответа, который она так ждала. Я не могу нарушить закон, ибо здесь закон — это основа жизни корабля. Только я понимал это, и не мог объяснить никому, находящемуся внутри. Да, я заслужил вчера презрение и ненависть любимой женщины, но если бы Салли знала все то, что знаю я… она бы выбрала то же решение, но ненавидела бы меня еще больше.

Обхожу этаж за этажом. Пятьдесят тысяч человек. Мини-город, в пределах корабля, функционирующий как единый организм. Каждый работает на совесть во имя великой цели, которая нас ждет в конце полета. Каждый, кто находится внутри, когда-то выбрал участие в экспедиции добровольно. По крайней мере, каждый в это верит, как верит в величие конечной цели. Интересно, как они ее себе представляют? Много раз задумывался об этом.

Браслет коммуникатор бьет легким уколом тока, а перед глазами уже разворачивается мини терминал. Это значит, что впервые за последние десять лет произошло ЧП.

На видеопотоке с камер наблюдения я вижу кричащую Салли, и нескольких мужчин, тащащих ее за руки. Вслед за ней, из закрытого сектора корабля выкатывают койку с ее отцом…

Я рву с места в сторону транспортера, включая ускоритель реакций, ибо понимаю куда ее волокут.

Салли, глупышка, что же ты наделала.

Решила спрятать отца в закрытом секторе, чтобы я не казнил его, прекрасно зная, что в ответ, я буду вынужден наказать ее. Возможно, она надеялась отдать свои жизненные ресурсы отцу, что еще ни разу не происходило в истории корабля, но теоретически было возможным. Но их кто-то заметил и, вместо того, чтобы сообщить мне, созвал народ.

Хлеба, крови и зрелищ, или как там это было у древних? Ничего не меняется со временем. Впервые за многие годы толпа поймала вора, ибо укрывательство того, кто подлежал казни, приравнивалось к грабежу жизненных ресурсов других. До шлюзов, вероятно, им показалось далеко тащить жертву, и разъяренная толпа потащила Салли к печам. Что шлюз, что печи — в их понимании разницы нет.

Я знаю этих людей лучше, чем они себя. Ибо я знаю кем они были, а они этого уже практически не помнят. Правда, от Салли я не ожидал такого. Предсказать же поведение десятка разгневанных мужчин, во главе с Франком, который никогда человеколюбием не отличался, я мог легко. И то, что явление Капитана, вооруженного лишь словом, на них не подействует сразу, мне тоже было очевидно. Поэтому, через пару минут, когда я влетел в коридор, по которому тащили Салли с ее отцом, я ничего не говорил. В режиме «в разнос», или, как он официально именовался «подавление бунта» мои реакции, сила и скорость превышали человеческие как минимум раз в десять. Раскидать десяток мужчин по стенкам, стараясь ограничиваться только легкими травмами заняло секунд пять. Еще десять секунд на возвращение в нормальный режим восприятия, и уже только после этого спокойным и ледяным голосом прочитать всем участникам самосуда состав их преступления и назначенное наказание. Только так. Когда они, как побитые собаки смотрят исподлобья, со страхом, ненавистью и уважением.

Салли и ее отца ждет шлюз. В виду изменения состава преступления — теперь уже завтра днем, одновременно с моим отлетом. Только шлюз — это закон. От аналогичного наказания этих мужчин спасло только то, что я вмешался. Теперь им грозит ограничение ресурсов на месяц и фиксированная увеличенная норма работ.

До завтра я должен придумать как спасти Салли.

* * *

Каждый год Капитан улетает на одну неделю. Это время требуется на внимательный осмотр корабля снаружи, из единственного активного шаттла. Люди в это верят — и это самое правдоподобное, что можно было придумать в таком случае. Ибо каждый Капитан должен иметь шанс … в моем случае шанс на море.

Салли и ее отца, предварительно усыпленных, оставили в шлюзе, и я сам, на глазах у тысяч обитателей корабля нажал кнопку, открывающую дверь в космос. Затем, я, традиционно попрощавшись, церемонно прошел в отсек к моему шаттлу и стартовал на облет корабля.

Как только створки шлюза закрылись, окружающая меня космическая пустота и звезды потухли, экраны разъехались в стороны и мой шаттл по рельсам, набирая сверхзвуковую скорость помчался к поверхности.

На этот раз я добрался до побережья.

Босыми ногами я стоял на песке, и вдыхал в себя море. У меня было еще минут десять до того, как нужно было мчаться на доклад в Центральное Бюро Исправления. Я понимал, что вижу море в последний раз…

* * *

Доклад Надзирателя колонии № 43571.

Потянулись долгие минуты ожидания.

Салли до сих пор находилась в состоянии сна — пока комиссия не решит ее судьбу: возвращение в новую колонию или разрешение жить на Земле. Ее отца, как и других, отправленных ранее в шлюз больных, уже доставили в больницу. Акт о гуманности признает права тяжелобольных, не взирая на их общественный статус.

Все заключенные колонии в свое время были исключены из общества, так как были признаны не соответствующими низшему приемлемому уровню гуманности, иначе еще именуемому уровнем GM. Легкая коррекция памяти, и вот уже подземная тюрьма колония представляется им космическим кораблем, на котором они, пионеры космоса летят к великой цели. На всем корабле только один надзиратель. Капитан. Когда люди не ощущают себя заключенными, они не помышляют о побеге.

Теория гуманности с высокой долей вероятности определяла, что дети, рожденные от пар с низким уровнем GM, также не могут обладать приемлемым для общества GM. Оценка нового поколения с точки зрения соответствия низшему уровню индекса лежала на капитане.