Не учите меня жить! - Мэриан Кайз

— Да, Люси, — небрежно заметила Карен. Слишком небрежно. Я насторожилась. — Звонил Дэниэл.

— Очень хорошо… Кто-кто, Дэниэл?

Устроит ее мой равнодушный тон или нет?

— Мне, — торжествующе продолжала она. — Он звонил мне.

— Здорово.

— Не тебе. Мне.

— Поздравляю, Карен, — рассмеялась я. — Значит, вы теперь вместе?

— Очень похоже на то, — самодовольно ответила она.

— Рада за тебя.

— Тебе лучше смириться с этим.

Мы поели овощей, посмотрели сериал, потом душераздирающий документальный фильм о естественных родах. Фильм досматривали буквально в корчах: женщины с искаженными от боли лицами, потные, задыхающиеся, стонущие, произвели на нас сильное впечатление.

А ведь мы — я, Карен и Шарлотта, — точно такие же.

— Господи, — с окаменевшим лицом выдохнула Шарлотта, не отрывая от экрана расширенных от ужаса глаз, — никогда не буду рожать.

— И я не буду, — с жаром согласилась я, внезапно осознав все преимущества целомудрия и воздержания.

— Но ведь можно сделать спинномозговую анестезию, — возразила Карен. — Тогда ничего не почувствуешь.

— Она не всегда действует, — напомнила я.

— Правда? А ты откуда знаешь? — встрепенулась она.

— Люси права, — вступилась за меня Шарлотта. — Моя золовка говорит, что на нее ни капли не подействовало, и она страшно мучилась и вопила так, что было слышно за три улицы.

История хорошая и рассказана талантливо, но верить Шарлотте я не спешила: она из Йоркшира, где обожают рассказы о невыносимой боли.

Карен страшная сказка Шарлотты, кажется, тоже не особенно напугала. Сила духа Карен такова, что на нее спинномозговая анестезия подействует обязательно, просто не посмеет не подействовать.

— А как же кислородная маска, а закись азота? — спросила я. — Разве они не должны облегчать боль?

— Кислородная маска! — презрительно фыркнула Шарлотта. — Подумаешь, маска! Толку от нее — все равно что ампутированную руку пластырем заклеивать!

— Боже мой, — слабо сказала я, — боже мой. Может, еще что-нибудь посмотрим?

Примерно без двадцати десять кратковременное насыщение от паровых овощей прошло, уступив место настоящему голоду.

Кто дрогнет первым?

В обстановке нарастающего напряжения Шарлотта как бы между прочим спросила:

— Кто хочет пойти прогуляться?

Карен и я благодарно вздохнули.

— Куда прогуляться? — осторожно спросила я.

Присоединяться к мероприятию, не связанному с едой, мне не хотелось, но Шарлотта не разочаровала меня.

— За жареной картошкой, — застенчиво ответила она.

— Шарлотта! — хором возмутились мы с Карен. — Как не стыдно! А наши благие намерения?

— Но я есть хочу, — пропищала она.

— Съешь морковку, — предложила Карен.

— Чем морковку, лучше я ничего не буду, — честно призналась Шарлотта.

Я понимала, каково ей. Я тоже скорее сжевала бы кусок каминной доски, чем морковку.

— Ладно, — вздохнула я. — Если ты действительно умираешь от голода, схожу с тобой.

Я была готова прыгать от восторга. Мне так хотелось жареной картошки!

— Кстати, — вздохнула Карен, как будто ей было невыносимо тяжко, — если тебе станет от этого легче, можешь и мне купить порцию.

— Если это только затем, чтобы меня меньше мучила совесть, не надо жертв, — нежно ответила Шарлотта. — Вам совершенно необязательно нарушать диету только из-за того, что у меня нет силы воли.

— Мне совсем нетрудно, — возразила Карен.

— Нет, правда, — не унималась Шарлотта, — тебе-то зачем страдать ради меня? Проживу и с больной совестью.

— Заткнись, пожалуйста, и купи мне картошку! — заорала Карен.

— Большой пакет или маленький?

— Большой! С соусом карри и копченой колбасой!

Гас собирался сводить меня куда-нибудь во вторник после работы. Так он сказал вечером в воскресенье.

Но вечером в воскресенье градус нашего общения был очень высок, особенно в крови Гаса в пересчете на алкоголь; десятиминутная прогулка от пиццерии до моего дома заняла больше получаса, потому что по дороге Гас расшалился и разыгрался, и я немного тревожилась, не выдумал бы он что-нибудь, договариваясь со мной на вечер вторника.

Я боялась, что он перепутает место, время или даже день встречи.

Мои попытки окончательно уточнить эти обстоятельства с Гасом превратились в настоящий кошмар.

Началось с того, что, провожая меня домой в воскресенье вечером, он вежливо пожал мне руку и сказал:

— До завтра, Люси.

— Нет, Гас, — мягко поправила я, — завтра мы не увидимся. Завтра понедельник, а мы встречаемся во вторник.

— Нет, Люси, — так же мягко поправил он меня. — Сегодня, придя домой, я предприму некоторые… гм… определенные фармацевтические меры, а когда проснусь, будет вторник. Так что, вне всяких сомнений, Люси Салливан, мы увидимся завтра. По крайней мере, это будет завтра для меня.

— Ясно, — с сомнением протянула я. — Где встретимся?

— Люси, я встречу тебя с работы. Я спасу тебя с административных рудников, вытащу из ямы контроля платежей.

— Договорились.

— Напомни еще раз, — сказал он, обнимая меня за плечи и привлекая к себе. — Значит, Кэвендиш-кресент, 54, а освобождаешься ты в пять тридцать?

И улыбнулся нежно и немного бессмысленно.

— Нет, Гас, не Кэвендиш-кресент, а Ньюкасл-сквер, дом номер шесть, — уточнила я.

Вообще-то я несколько раз повторила ему адрес, даже специально записала на почтовом бланке, но день выдался долгий и пить Гасу пришлось ужасно много.

— Правда? — искренне удивился он. — Интересно, и чего я подумал про Кэвендиш-кресент? Что там такое творится, не знаешь?

— Понятия не имею, — отрезала я, не желая входить в тонкости того, что происходит или не происходит на Кэвендиш-кресент, 54, если только такое место существует в действительности. Мне и так забот хватало: я из последних сил поддерживала беседу, пытаясь убедиться, что до Гаса дошло, где, когда и как меня встречать.

— А где та бумажка с адресом, что я тебе дала? — спросила я, понимая, что похожа на занудную мамашу или училку, но ничего, если надо, значит, надо.

— Не знаю, — пожал он плечами, отпустил меня и начал рыться во всех карманах и хлопать себя по куртке. — О нет, Люси, только не это! Кажется, я ее потерял.