Фата-моргана - Евгений Шкловский

Все-таки он это сделал. Именно он, а никто другой. Ну да, Витя Смоленский…

Замечательный, между прочим, парень, где он теперь и чем занимается в жизни? Не сомневаюсь, что он стал большим ученым или выдающимся специалистом, с его-то потрясающей волей и силой духа!..

С виду не очень заметный, роста даже ниже среднего, худощавый до сухости, хоть пиши с лица портрет средневекового аскета: кожа смуглая, чуть в синеву, упрямый острый подбородок, впалые щеки и виски, выпирающие скулы и большие умные карие глаза, в которых могла светиться насмешка, а могла и какая-то отчаянная решимость.

Но чаще всего – упрямство, ох, и какой же он был строптивый, без всякого повода! Просто. Никогда ничего не делал без сопротивления, явного или неявного. Скажешь ему: Вить, принеси, будь добр, ведро воды – не тут-то было! Пять минут ждешь, пятнадцать, потом с недоумением идешь сам и с удивлением обнаруживаешь его сидящим с неподвижным взглядом возле родника (пустое ведро валяется тут же). Хотя, может, это вовсе и не упрямство было, а что-то другое?

Однако Витя умел и проявить себя, почти всегда неожиданно. И не только тем, что запросто мог не сделать того, о чем просили, но и…

Как-то вечером, после напряженного трудового дня, выпив на сон грядущий завезенного в местный магазинчик пива, народ решил поразвлечься и устроил соревнования по армрестлингу. Здоровая такая забава, а ребята в отряде, между прочим, крепкие, один даже культурист.

И что вы думаете?

Сильнейшим оказался не кто иной, как он, Витя Смоленский.

Собственно, никто поначалу даже верить не хотел, думали, что случайность, что все ему поддаются по какому-то негласному уговору. Щупленький, узкогрудый, весь какой-то высохший (кожа да кости), на йога похож – где ему?

И однако – каждый новый соперник, вступавший с ним в поединок, терпел поражение. Причем не так, чтоб с сомнительным, а с вполне очевидным преимуществом Вити. Когда же поверженным оказался мощный культурист Костя, элементарно тягавший мешки с цементом, все были не просто озадачены, но и ошеломлены. Вроде как не с человеком боролись, а с Железным Дровосеком.

В самом деле, руки (и правая и левая) Смоленского были только что не железными, захват мертвым, пальцы как пассатижи – ощущалось это почти с первого мгновения, едва ваши ладони соприкасались, обдавая друг дружку сухим жаром, а пальцы накрепко сцепливались. Какая-то прямо-таки нездешняя сила ощущалась в этих руках, в этих пальцах, и сколько ты ни напрягался, сколько ни тужился, ни багровел, упираясь не только локтем, но и ногами, и всем телом, – тщетно! Руку твою методично, даже как будто без особого усилия, прижимали все ниже и ниже, ниже и ниже, пока та, изнуренная, не падала на покрытый клеенкой, слегка вибрирующий под упертыми о его поверхность локтями стол.

И правда, впечатление ошеломляющее. Неведомо откуда взявшаяся мощь в Витиных членах даже пугала, поскольку никак не соответствовала ни его конституции (тонкая узкая кость, невеликие мышцы), ни вообще облику, разве что только в узком скуластом и смуглом лице с упрямым подбородком и тонкими насмешливыми губами проскальзывало что-то загадочное.

Впрочем, армрестлинг, в коем Витя так и остался в то лето непревзойденным, хотя не раз потом многие (культурист Костя в первую очередь) пытались взять реванш, не был единственным делом, где Витя обнаружил свою незаурядность.

Было и другое.

Нельзя сказать, чтобы мы были особенно голодны, хотя в юности всегда хочется есть, молодой организм требует, а мы все-таки еще и вкалывали от зари до зари, так что под ложечкой, случалось, посасывало. К тому же и однообразная пища прискучивала: хлеб, каша и картошка, картошка, каша и хлеб… Еще иногда разваристые толстые макароны с говяжьей (или какой?) тушенкой. Пожалуй, и все. Еда незамысловатая, но вполне приемлемая. Однако нам, понятно, хотелось чего-то еще, не обязательно какого-нибудь гастрономического изыска, но все-таки…

Между тем в деревне и в ее окрестностях привольно и чуть ли не бесхозно паслась всякая домашняя живность: куры, индейки, утки, гуси, свиньи, козы, овцы… В небольшом, правда, количестве, иногда даже и единственном, но тем не менее. И естественно, взоры наши, в ком не умер еще древний охотничий инстинкт, обратились именно в ту сторону.

Разумеется, шутки, что неплохо бы пожарить шашлычок из барашка, были не более чем шутками. Но вот что касается куриного супчика или индюшачьего бульона с плавающим в нем белым мясом (да и косточкой похрустеть), то тут уже всерьез потягивало ароматным дымком и желудочный сок начинал выделяться более обильно.

Как-то сама собой сбилась небольшая группка охотников, вознамерившихся все-таки испробовать это мясо на зуб. Причем почему-то внимание сосредоточилось именно на индюшках – может, потому, что в деревне эта птица водилась в количестве, значительно превышающем все прочие виды живности. А может, и потому, что паслись они где ни попадя, так что пропажи, случись она, никто, пожалуй, и не заметил бы.

Еще одной причиной, не исключено, был и их внешний вид, не слишком, мягко говоря, привлекательный: скошенные, без гребешков головы на тучном теле с ярко красными загнутыми клювами и вспученными, будто даже злыми выпуклыми глазами. Не нравились они нам своим обликом, а поскольку предполагалось известное насилие и даже смертоубийство, то это вроде как облегчало задачу.

Индейки так индейки.

Мы вооружались довольно увесистыми камнями и залегали за бугром неподалеку от пруда, где днем обычно никого из людей не наблюдалось, значит, и нас никто видеть не мог. Меж тем именно здесь, не подозревая об опасности, разрозненно паслось толстомясое индюшачье племя.

Высовываться мы опасались и булыжники всячески маскировали, поскольку, неровен час, кто-то из деревенских мог нас и отследить, а тогда и хлопот не оберешься. Рисковать особенно тоже не хотелось – как ни крути, а все-таки частная собственность.

Что требовалось, так это подходящий момент, когда какая-нибудь из зазевавшихся птиц забредет поближе к бугру, ну а дальше…

Что же касается самих индеек, то они, надо отдать должное их проницательности, тот бугор с самого начала, словно уловив исходящую оттуда угрозу, сразу не взлюбили. И бродили, мирно поклевывая в травке, на приличном расстоянии от него. Пару бросков это, однако, нам не помешало сделать, но, увы, безуспешно.

Да и что это были за броски? Курам (индейкам) на смех, как говорится. Ладно, промах, но даже и при попадании, скорей всего, ничего бы мы не достигли. Все дело в некотором мандраже, который невольно испытывали мы, словно опасаясь и взаправду попасть в цель. Что ни говори, живые были существа, хоть и несимпатичные на вид. Лапками передвигали, глазками-горошинками поблескивали, даже клекотали время от времени.

Забавная птица.

Так что не одна рука, похоже, дрогнула в тот момент, когда вроде бы представлялась реальная возможность. В общем, охотники из нас были те еще. И кушать вроде хочется, но вот птицу порешить, даже камнем – не получается: кишка тонка…